Десятки мужчин и женщин еврейской национальности в Риге трудились в мостостроительном отряде генерал-майора Вальтера Брунса, который отвечал за ремонт мостов в тылах группы армий «Север». Когда в декабре 1941 года до Брунса дошли слухи о предстоящем расстреле еврейских женщин, он пытался защитить «своих» евреек и, поскольку его попытка не имела успеха, направил на место расстрела двух офицеров, чтобы они представили ему письменный доклад. «Женщины были выведены, и оба офицера подошли туда, когда очередь примерно 1 500 м длиной стояла в одном лесочке. В двух местах очереди у женщин отбирали их вещи, очередь двигалась к лесу постепенно. В лесу в трех рвах происходил расстрел. Оба офицера подошли, когда рвы были заполнены уже примерно на метр. Экзекуция проводилась людьми в униформе СС. Шесть автоматчиков у каждого рва сменялись ежечасно». Брунс передал доклад в ОКХ, думая, что там об этом не слышали. Жертвами расстрелов в Риге стали 30–40 тысяч женщин и детей[337].
В Даугавпилсе к марту 1942 года оставалось около 200 евреев, работающих на вермахт. Часть из них числилась за административным отделом управления жилым фондом № 322 и проживала на казарменном положении. Они работали на складах и в мастерских, занимаясь военной формой немецких солдат. В их обязанности входили разгрузка, сортировка, починка военной формы и отправка ее обратно. Другая часть была приписана к отделу управления жилым фондом № 200 и выполняла работу квалифицированных мастеровых. «Я не мог понять, как немцы, на которых мы работали, собирались нас прокормить? – пишет Сидни Ивенс. – Может, они считали, что мы можем обходиться без еды… Пайков нам, строго говоря, вообще не давали – лишь время от времени тарелку супа. Поэтому нам пришлось в прямом смысле слова бороться за существование и вечно рыскать в поисках пищи»[338]. В конце июня военному начальству удалось добиться отмены приказа о возвращении всех работающих на вермахт евреев в гетто, что означало верную смерть. Ивенс полагал: «Немцы вступились за нас, потому что мы были им нужны как работники, но правда и то, что некоторые из них нас жалели, жалели особенно «своих евреев», тех, которых успели узнать лично. Всюду, где евреев допускали к долгосрочной работе, отношение к ним немцев становилось вполне дружеским»[339]. Последние евреи, работавшие на вермахт в Даугавпилсе, были уничтожены в начале декабря 1943 года[340].
Часто евреи в имперском комиссариате Остланд работали вне гетто, например, на строившихся вермахтом аэродромах вблизи Каунаса, что давало возможность для контрабанды, установления контактов с внешним миром, повышало возможность побега, но одновременно было сопряжено и со значительным риском. Многие военнослужащие – офицеры, унтер-офицеры, солдаты, гражданские служащие вермахта – появлялись в гетто на экскурсиях, совершали с евреями сделки и давали им заказы на изготовление тех или иных предметов. Об этом свидетельствуют памятки и приказы, издававшиеся в сентябре 1941 года местным комендантом Минска фон дер Марвицем, в июле 1942 года – его преемником Шперлингом[341].
С конца января 1942 года работающим на вермахт евреям было запрещено оставаться ночевать вне гетто, и даже внутри еврейского жилого района работодатель мог содержать «своих» евреев не вместе с их семьями, а в составе рабочей команды. С сентября рабочие команды следовали из гетто к месту работы и обратно под конвоем, причем конвойные не могли входить в гетто, принимая и сдавая евреев у ворот. Доставка обитателей гетто к месту работы на транспорте разрешалась только в исключительных случаях, на рабочем месте евреи должны были носить желтую звезду не только на верхней, но и на рабочей одежде. Потребность в рабочей силе заставила Бамберга разрешить ночевки евреев прямо на рабочем месте, однако о каждом таком случае следовало немедленно сообщать по телефону в комендатуру гетто. Наконец, местный комендант Риги предписывал с максимальной отдачей использовать рабский труд обитателей гетто: «Евреев во время работы следует строго