Активным противником расстрелов заложников стал административный штаб, который направил Штюльпнагелю докладную записку с аргументами против казней в порядке возмездия. В окружении Шпейделя считали, что «противник стремится не к нанесению материального ущерба германскому вермахту, а к политическому воздействию немецких репрессий». Репрессии затруднят управление страной и поставят под угрозу сами цели оккупации. Следовательно, применение репрессий «играет на руку врагу». Оккупационные власти рассматривали две возможности: наложение коллективной контрибуции и депортацию большего числа людей «на принудительные работы на Восток». Оба наказания должны были применяться против коммунистов, и прежде всего против евреев. Так как во Франции имели место антисемитские настроения, особенно обращенные против евреев из Восточной Европы, оказавшихся в стране после Первой мировой войны, военные власти не предполагали, что население проявит солидарность с жертвами репрессий. Поскольку среди покушавшихся были и евреи, то мероприятия подавления приобретали одновременно и политическую, и мировоззренческую мотивировку.[356]
С середины 1941 года с участием представителей военного командования, полиции, экономического отдела, МИДа и особого оперативного штаба Розенберга проводились специальные «заседания по вторникам» – совещания по «еврейскому вопросу», которые, как отмечал в одном из своих отчетов уполномоченный по «еврейским делам» во Франции гауптштурм-фюрер СС Теодор Даннекер, «за редкими исключениями… приводили к осуществлению единой политики по еврейскому вопросу на оккупированных территориях».[357]
Командующий 17-й армией (1941–1942), военный главнокомандующий во Франции (1942–1944) генерал пехоты Карл Генрих фон Штюльпнагель
Новая концепция оккупации была опробована после того, как в результате покушения 3 ноября погибли три немецких солдата. Вместо того чтобы испросить у Гитлера разрешения на расстрел 300 заложников Штюльпнагель потребовал в ОКХ убийства «50 евреев и коммунистов», «наложения штрафа в 1 миллиард франков на евреев Парижа», а также интернирования и депортации на Восток около тысячи евреев, связанных с криминальными или антигерманскими кругами. Через несколько дней были убиты еще несколько немецких военнослужащих, и Штюльпнагель предложил расстрелять 50 заложников и депортировать 500 коммунистов. Наконец, по согласованию с Гитлером было казнено 95 человек, 58 из них – евреи. Одновременно военный командующий отдал приказ о депортации на принудительные работы на Востоке «большого числа преступных еврейско-большевистских элементов» – 1000 евреев и 500 коммунистов.[358]
Некоторые офицеры, например начальник районного командования Сен Жан де Люз майор Хенкель, высказывались за депортацию евреев: «Было бы гораздо целесообразнее позволить этим евреям эмигрировать, вместо того чтобы переселять их в другие департаменты или даже направлять в концентрационные лагеря». Штюльпнагель стремился сохранить лояльность французского народа по отношению к оккупантам и в декабре 1941 года предложил вместо расстрелов французских заложников депортировать 300 евреев.[359]
Наконец, 15 января 1942 года Штюльпнагель предпринял последнюю попытку склонить Гитлера и Кейтеля к уступкам: «Зная общее положение и воздействие таких жестких мероприятий на все население и наше отношение к Франции… я больше не могу ни соединять с совестью массовые расстрелы, ни нести ответственность перед историей». Он указывал, что больше нет возможности проводить аресты евреев и коммунистов, так как уже было арестовано около 10 000 евреев и 3500 коммунистов, а лагеря переполнены. Тем самым действенные мероприятия возмездия ставятся под вопрос: «В отдельных случаях отправка известного числа уже интернированных коммунистов и евреев в Германию или на Восток… поскольку она осуществима с точки зрения транспорта, соответствует потребностям обеспечения безопасности. Безусловно, такое мероприятие окажет на всех сильное воздействие». Но Гитлер и Кейтель остались при своем мнении. Хотя они согласились с предложением Штюльпнагеля о массовых депортациях на Восток или в Германию, но не вместо расстрелов заложников, а дополнительно к ним. Штюльпнагель подал прошение об отставке и вторично обосновал его в частном письме к Кейтелю: «Я думал осуществить, конечно же, необходимую месть за покушения на военнослужащих германского вермахта другим путем, то есть ограниченными экзекуциями, но прежде всего – вывозом больших масс евреев и коммунистов на Восток, который, как мне известно, действует на французское население более устрашающе, чем эти массовые расстрелы, которых они не понимают».[360]