Вернадский

«В то короткое время, когда мне пришлось здесь работать, — писал он, — был открыт Пермский университет… Поднят вопрос и о создании новых Академий наук (Грузинская, Украинская)». У него большие планы: «Очень мне улыбается добиться передачи Гатчинского дворца, парков, царской охоты и части леса для организации научно-исследовательского центра».

В Петрограде создали Ассоциацию для развития и распространения положительных знаний; Вернадского избрали в организационный комитет, куда вошли, в частности, М. Горький и А. Е. Ферсман.

Владимир Иванович, уже несколько лет собиравший материалы о геохимической деятельности живых организмов планеты, обдумал в общих чертах суть предстоящей работы. Сила жизни, ее отличие от всех остальных геологических сил, преобразование ею Земли — вот чему будет посвящен его научный труд.

В начале лета он заболел. Обследовавший его профессор предположил туберкулез. Рентгеновское просвечивание подтвердило диагноз (по-видимому, был плеврит). Врач рекомендовал уехать на юг. Вернадский решил воспользоваться вынужденной поездкой, чтобы вернуться к теоретическим исследованиям.

В июле он уехал на свою украинскую дачу возле реки Псёл. Работал с большим подъемом, нередко уходил в лес, исписывая листочки мелким быстрым почерком. Чувствовал: теперь он может сказать то, что еще не сказал никто.

Об этом времени сохранились воспоминания его дочери Нины:

«Про Шишаки: это был очаровательный дом, построенный художником Кричевским в староукраинском стиле, в полтора этажа, балкон с точеными деревянными колоннами. Был чудесный вид на Псел, а за ним пески, и вдали, за 20–25 верст, белели Великие Сорочинцы.

Как всегда, отец всё время работал. Приезжали жить друзья, например Корнилов (историк) с семьей и т. д. У Нюты Короленко (племянницы Владимира Ивановича) была там арфа, и она играла часов шесть в день. Вечером, после ужина, все играли в городки и потом, когда темнело, сидели в столовой и по очереди читал кто-нибудь вслух…

Мой брат и я косили, я вязала снопы, ездили к друзьям молотить. Брат косил траву. Был холм «кобыла», на котором рос ковыль, никогда никто там не косил. Это было вроде рая».

Украинская академия наук

«Рай» на реке Псёл был недолог. Началась трагическая неразбериха Гражданской войны. Они переехали в Полтаву.

Вернадский по-прежнему много читал, преимущественно литературу по биологии. В частности, прочёл книгу биохимика С. П. Костычева «О появлении жизни на Земле», почерпнув из неё идею о ничтожной вероятности происхождения живого из мёртвой материи. Заново открыл для себя Достоевского — более как литератора и психолога, чем мыслителя.

Октябрьский переворот 1917 года он по-прежнему воспринимал как трагическое событие, «власть толпы», низвержение страны в бездну. Он был убеждён, что носитель культуры — тонкий пласт интеллигенции, который в новых условиях обречён на вымирание.

«В населении растёт ненависть к большевикам, — записывает он в дневник в марте 1918 года. — И в то же время берёт ужас, когда подумаешь, что они сделали с Россией!..

Сразу погибла не только вековая и историческая задача русского государства — конституционность, которая ещё недавно казалась близкой. Но погибла и народная вековая задача — земля…

Работаю много над живым веществом. И здесь нахожу опору… Надо найти опору в себе, в стремлении к вечному, которое выше всякого народа и всякого государства. И я нахожу эту опору в свободной мысли, в научной работе, в научном творчестве».

У него не возникла мысль: а на какой социальной и экономической основе существует тонкий слой интеллигенции? Разве не за счёт труда и угнетённого состояния народных масс? Или есть категория «избранных», которые образуют элиту, «цвет нации»?

Спустя месяц, новая запись в дневнике: «Эти дни невольно и не раз возвращался к мысли о неравенстве. Идеи Гобино не так уж неверны. Равенство людей — фикция, и как теперь вижу, фикция вредная. В каждом государстве и народе есть раса высшая, творящая творческую, созидательную работу, и раса низшая — раса разрушителей или рабов. Несчастие, если в их руки попадает власть и судьба народа или государства. Будет то, что с Россией…

Промышленность и техника вообще не могут свободно развиваться в социалистическом строе».