Вернадский

«Вчера было заседание “прогрессивных” членов Государственного совета выборных и назначенных. Впечатление очень тяжелое и безнадежное. И безнадежное с двух сторон — с одной стороны в смысле необычайно малой умственной силы, а с другой — и потому, что ведь это “цвет” Государственного совета! Мы почти наверно отделимся от них, и это вырешится сегодня, так как мы будем проводить наши взгляды до конца»⁴⁰.

Итак, первое дело, которое он поднял в Государственном совете, был поступивший закон об отмене смертной казни. Вернадский отстаивал закон почти в полном одиночестве. Он произносил речи, писал специальную записку о смертной казни, вошел в Комиссию по законопроекту, вел отдельные переговоры со множеством членов совета, выступил в газете «Речь» со статьей. В ней он не стал посвящать публику в парламентские хитросплетения, а обратился к уму и совести граждан, к их «общественному пониманию»:

«Сотни казней, сотни легально и безнаказанно убитых людей в течение немногих месяцев, в XX веке, в цивилизованной стране, в образованном обществе! Если бы нам сказали об этом как о возможном и вероятном несколько лет назад, мы сочли бы это дикой фантазией. Когда в некоторых кругах русского общества, перед наступлением революции носился страх ее кровавых дел, — этот страх обращался в сторону революционеров. Революция пришла, и оказалось, что правительственная власть стоит далеко впереди их, что на ее совести несравненно больше крови и больше убийств… И занесенная кровавая рука власти не останавливается. Правительственный террор становится все более кровавым.

Это орудие должно быть отнято у власти. Смертная казнь должна быть бесповоротно и окончательно отменена. В защиту ее не слышно никаких разумных доводов, ее сторонники молчат — в них говорит лишь чувство отмщения и возмездия, лишь рутина и умственная беспомощность…»⁴¹

Называющее себя христианским правительство отнюдь не следовало евангельскому завету. Оно лишало жизни участвовавших в беспорядках, поджогах и грабежах имений без особых проволочек, в военно-полевом порядке. Но, отвечая злом на зло, нельзя ждать, чтобы оно исчезло. Примерно также, как Вернадский, выступил тогда Лев Толстой со своим громовым «Не могу молчать!».

Но доводы науки и религии не действовали на членов Государственного совета. Образовался тупик. «Здесь очень тяжело, — сообщает Вернадский Наталии Егоровне. — В Государственном совете черносотенное настроение и полное непонимание того, что происходит. Вчера обсуждался вопрос о смертной казни и, Боже мой, что там говорилось! Сегодня выборы комиссии, я, вероятно, войду в нее, так как мы добились права самостоятельного избрания»⁴². Здесь под мы имелась в виду группа выборных членов. Вернадский действительно вошел в Комиссию по законопроекту. Но при обсуждении назначенные члены затемнили простой и ясный законопроект уймой исключений и внесли на дальнейшее рассмотрение его в очень урезанном виде. Вернадский продолжал энергично бороться. Согласно регламенту он имел право на отдельное мнение и им воспользовался. Написанная им и внесенная на рассмотрение совета записка поражает знанием истории вопроса в русском законодательстве⁴³. Можно с полным основанием сказать, что без него этот законопроект был бы отвергнут с порога, но благодаря его отчаянным и настойчивым усилиям все же продвигался к принятию. Но с роспуском Думы и Государственного совета вопрос повис, а когда в феврале совет возобновил занятия, комиссия сочла свою деятельность в этом вопросе исчерпанной и сама распустилась. Вернадский как член комиссии отказался подписать неправый документ.

* * *

Тем временем противостояние Государственной думы и правительства нарастало. Постоянно в Думу сыпались факты дремучего полицейского усмотрения, то есть самоуправства должностных лиц, злоупотребления властью и даже прямых преступлений, совершенных в обстановке безгласности. Бурю возмущения вызвали разоблачения полицейского участия в еврейских погромах в Белостоке. В одном городе полицейские чины в порядке провокации печатали антиправительственные листовки. Дума направила запрос правительству. Министр внутренних дел Столыпин выступил с разъяснениями перед депутатами, которые мало кого удовлетворили.

Правительство не понимало, почему оно подконтрольно каким-то депутатам вместо царя, и игнорировало обвинения. Вот почему бурный восторг вызвал в Думе лозунг В. Д. Набокова: «Исполнительная власть да покорится законодательной!». 13 мая Дума выразила недоверие кабинету, которое неизвестно что означало на практике.