Вернадский. Дневники 1917-1921.

Аресты, произведенные в среде московской и Петроградской интеллигенции в связи с делом «Национального центра», вызвали значительное беспокойство даже среди большевиков. 6 (19) сентября М. П. Кристи писал А. В. Луначарскому: «В течение последней недели в Петрограде, по распоряжению ЧК, арестовано несколько десятков ученых и профессоров. Аресты эти совершенно дезорганизовали местные высшие учебные заведения и создали такую моральную атмосферу, при которой невозможны никакие занятия. С таким тяжелым положением необходимо было бы примириться, если бы оно являлось неизбежным следствием мероприятий, предпринятых в более важных государственных интересах и с необходимой в данном случае осторожностью и тактичностью. Но аресты таких всемирно известных ученых, как академики Ольденбург и Белопольский, без всякого серьезного для этого основания, дает только лишний повод нашим врагам за границей для обвинений Советской России в разгроме русской науки. Большинство ученых арестовано в настоящее время как бывшие члены кадетской партии. Но многие из них никогда в этой партии не состояли, а были рекомендованы ею при выборах в Городскую Думу, а между тем списком этих кандидатов, по-видимому, и руководятся при происходящих сейчас массовых арестах так называемых кадетов. Но даже бывшая принадлежность к этой партии в свое время является крайне ошибочным критерием для определения нынешней политической физиономии большинства ученых. Из знакомства моего с этим миром в качестве заведующего Петроградскими учеными учреждениями и высшими учебными заведениями я могу утверждать, что большинство из них примирилось с Советской властью и относилось к ней вполне лояльно.

Процесс этот с течением времени и по мере укрепления Советской власти как организованного государства захватывал все большие круги интеллигенции, оставшейся в пределах Советской России и убеждающейся на опыте в ее широко культурно-просветительной цели. К сожалению, такие мероприятия, как массовые аресты, производящиеся сейчас по примитивным соображениям и методам и носящие поэтому характер настоящего погрома на интеллигенцию, отбрасывают нас к первой стадии стихийной пролетарской революции и уничтожают все достигнутые моральные завоевания. На всю неосмотрительность, вредность и бесцельность подобных мероприятий, затрагивающих и расстраивающих очень сложную и чувствительную сторону государственного культурного аппарата страны считаю долгом обратить внимание народного комиссара по просвещению и просить его сделать самые срочные и настоятельные представления, куда следует, о прекращении подобных арестов и об освобождении уже арестованных, если за ними нет в настоящем никаких инкриминирующих преступлений, а я утверждаю, что такие лица, как академик Ольденбург, профессора Буш, Осипов, Деп, Добиаш Рождественская и многие другие, вполне лояльны к Советской власти, которая на исходе своего двухлетнего существования имеет уже возможность и должна, в широких государственных интересах, представить гражданам элементарные гарантии личной свободы» (Архив А.М. Горького ИМЛИ РАН. Пгл – 9 – 86. Л. 1—2).

Одновременно большие усилия предпринимал А.М. Горький. В письме B. И. Ленину он жестко заявил: «Я становлюсь на сторону этих людей и предпочитаю арест и тюремное заключение участию – хотя бы и молчаливому – в истреблении лучших, ценнейших сил русского народа. Для меня стало вполне ясно, что «красные» такие же враги народа, как и «белые». (Цит. по: Исаков С. Неизвестные письма М. Горького к В. Ленину // Радуга (Таллинн).— 1992.— № 5.— С. 80; см. также: Изв. ЦК КПСС.— 1989.— № 1. C. 239— 241.) Только после заседания Политбюро ЦК РКП (б) – вопрос «о массовых арестах профессоров и ученых» – дела арестованных начали пересматриваться.

Тяжелые материальные условия, голод, холод ставили ученых на край жизни и смерти: «Умирают от тифа, гриппа, воспаления легких, холеры, истощения и от всех десяти казней египетских... Собрания профессорско-преподавательского состава теперь немногим отличаются от поминок по нашим коллегам» (Сорокин П. Дальняя дорога.— М., 1922.— С. 131).

Несмотря на трудности, интенсивная работа продолжалась. «Научная мысль работает с громадным напряжением. — писал С.Ф. Ольденбург Вернадскому,— точно хочет наверстать то, что не делают силы, работающие трудом физическим. Правда, не мало народу погружены в уныние, например, наш милейший Иван [Гревс]. Частью – причиною холод в квартирах и плохое питание и вообще трудности материальной жизни. И надо признать, что для оставшихся (нас немного – в академии налицо 25 человек) очень много работы (часов 12 - 10 каждый день, а иногда и больше) – хорошо, что много работающие бодры, несмотря на трудности жизни; работа удивительное целебное средство» (Документы по истории Академии наук СССР, 1917–1925,— Л., 1986.— С. 123—124).

10