Вернейские гачи

Мокрые, дрожащие от холода и волнения, они поднялись на ноги только у самой стены. Черная, высоченная, она уходила куда-то в черное небо. В первую минуту она показалась беглецам непреодолимой. Но там, за этой стеной, свобода. Отец вытащил из-под куртки жгут веревок. Он быстро определил на глаз высоту стены и закинул конец веревки с крюком. Увы, крюк чуть царапнул стену и сорвался.

Веревка упала к ногам беглецов. Тогда за нее взялся Сенье. Несколько раз он бросал веревку, и все неудачно. А дождь в это время стал редеть, посветлело небо. Скоро рассвет, и тогда беглецов обнаружат. А вместе с ними погибнет и часовой, помогавший им бежать. Нет, нет, этого допустить нельзя!

Дамьен забрал у Сенье веревку и нацелил ее выше, на гранитный, выступающий из-за стены столб, в котором он заметил расщелину. Бросок! Крюк зацепился. Отец изо всех сил дернул за веревку - она не поддалась. Можно лезть! И вдруг обоих беглецов охватила ужасающая слабость. Ведь они столько дней жили в тюрьме на хлебе и воде! Они так долго работали, чтобы пробить стену!

Рядом раздались голоса. Это разговаривали часовые, бранили собачью погоду. Мимо шла ночь, шло время... Отец собрал всю свою волю: "Довольно киснуть! Вперед!" Он схватился за веревку, взобрался, тяжело дыша, на стену. За ним последовал Сенье. Теперь оба они очутились наверху и по той же веревке сползли по наружной стене прямо в грязь предместья. Грязь громко зачмокала у них под ногами. Внезапно луч фонарика прорезал темноту, заскользил возле беглецов. Они вжались в стену: это светил с вышки Роменвилля часовой. Видимо, он услышал какой-то подозрительный звук. Еще и еще пробегал лучик возле беглецов, и каждый раз они ждали, что их обнаружат. Но вот фонарик погас. Отец потянул Сенье за руку: "Идем, старина!"

Уже рассветало. Розовело небо. Беглецы неторопливо брели по мокрой дороге к городу. Они уже почистили друг друга, тщательно осмотрели, оттерли следы штукатурки, обулись. Теперь у них был спокойный и независимый вид крестьян, идущих на рынок.

Вдруг свисток: "Стой!" Беглецы вросли в землю. К ним направлялись два полицейских.

 - Раненько же вы разгуливаете, приятели! Разве не знаете приказа? Время теперь военное, ходить по городу разрешается только с пяти часов утра.

Полковник Дамьен растерянно, с видом глуповатого деревенского парня посмотрел на полицейского:

 - А теперь который же час, господа?

 - Сейчас, миляга, только половина пятого, - снисходительно отвечал ажан. - Кажется, придется задержать вас обоих...

Положение было отчаянное. Если их задержат, все пропало! Отец скорчил глупую гримасу, засопел, зачесал затылок.

 - Значит, мои часы опять врут, - сказал он жалобным голосом. - Проклятые часы! Из-за этих часов я вот и Жана разбудил ни свет ни заря... Придется теперь мне отдавать их в починку, а часовщик небось сдерет втридорога, а денег у меня кот наплакал...

 - Ну, у вас, крестьян, денег куры не клюют, - сказал полицейский.

Отец махнул рукой.

 - Какое! Эта война, господа, хоть кого пустит по миру.

Полицейские, зевая, смотрели на них.

 - Ну, что с этих взять? - сказал полицейский. - Пускай идут. Только в следующий раз хорошенько проверяйте часы, прежде чем вылезать на улицу.

Полицейские даже дали беглецам закурить...

 - О-о, Клэр, так они, значит, спаслись?! - вдруг изо всей мочи кричит возбужденный, радостный голос. - Спаслись оба?! Ура-а!!!

Забывшись, невидимая девочка кричит свое "ура" на все Гнездо. Рядом, в спальне мальчиков, кто-то встревоженно спрашивает, что случилось, где кричали. Через дверь протягивается золотая полоска: напротив, в комнате Матери, вспыхнул свет.

 - Ох, господи, что вы наделали?! - с испугом говорит Витамин. - Кто это кричал "ура", девочки? Ну и попадет же нам теперь!

Она не успевает договорить. Скрипит дверь, шире пропуская желтую полосу света, и в этой полосе появляется знакомая фигура в пижаме - такая хрупкая, но от этого не менее решительная.

 - Что у вас тут происходит? - спрашивает Мать. - Отчего вы вздумали посреди ночи будить весь дом? И в особенности мальчиков, которые так много работают и так рано встают?

В голосе Матери ни малейшего снисхождения. Из темноты в полосу света вступает девочка с растрепанными кудрями, вздыбленными на макушке.

 - Это все я, Мама, - говорит Клэр. - Спрашивайте только с меня. Я вздумала рассказать девочкам об отце. О том, как его мучили и как потом ему удалось бежать из Роменвилля. Вы им этого не говорили, правда? Ну вот, когда я рассказала, как они с доктором Сенье ускользнули от полиции, девочки так обрадовались, что не выдержали, закричали "ура". Это я одна во всем виновата, - повторяет она.

Что скажет Мать? Клэр покорно ждет.

В коридоре мелькает рослая фигура Рамо Тореадора, тоже в пижаме. Наскоро зачесывая гребенкой пышные белые волосы, он с любопытством прислушивается к разговору. Он тоже проснулся и тоже хочет знать причину ночного "ура".

 - Успокой мальчиков, Гюстав, - обращается к нему Мать. - Это Клэр вздумала рассказывать о бегстве полковника Дамьена из форта, и кто-то из девочек не выдержал.