Пока Антуан приготовлял завтрак, хозяйка замка с волнением думала, удастся или не удастся сбыть американскому любителю искусства фальшивого Рембрандта. Госпожа Фонтенак хорошо помнила, как однажды в замок приехал приглашенный ее супругом известный знаток искусства Родэ и как господин Фонтенак уговаривал его за большую сумму выдать сертификат «Рембрандту».
— Не могу, господин Фонтенак, это против моей совести, — сказал тогда Родэ. — Мои сертификаты потому и ценятся на весь мир, что я ни разу не выдал фальшивку за настоящее произведение мастера. А ваш Рембрандт — просто дурная копия, произведение досужего мошенника, который хочет обмануть доверие любителей искусства…
Так Родэ и уехал, не дав сертификата. Вот тогда-то и помог Пьер.
Рембрандт? Дорогой мамочке нужно засвидетельствовать происхождение этой мазни? Да это очень просто! Пусть мама обратится от его имени к господину Морвилье, управляющему заводом. Это деляга, человек на все руки. А что касается молчаливости — просто клад!
И господин Морвилье смастерил вполне приличный на вид сертификат, придал ему с помощью различных кислот вид древнего документа, снабдил восковой печатью и размашистой, неразборчивой подписью. Словом, сделал все возможное, чтобы затуманить головы тем, кто не слишком хорошо разбирается в живописи. Вот и год он поставил тысяча шестьсот тридцать седьмой. Вполне почтенный год, когда талант Рембрандта находился в самом расцвете…
— Завтрак подан, — доложил Антуан.
Госпожа Фонтенак перешла в столовую — огромную комнату, где даже летом от стен несло сыростью и холодом. В распахнутые окна были видны серые и красные черепичные крыши городка, лежащего внизу, большие каштаны во дворе замка и синеющие горы вдали. Горный ветер шевелил свисающие обрывки шелка, которым некогда были обиты стены столовой. На огромном фарфоровом блюде сиротливо лежало одно-единственное яйцо. Владелица замка схватила со старческой жадностью хлеб, пододвинула солонку и только было взялась за яйцо, как снова вошел Антуан.
— К вам господин кюре.
Старуха досадливо сморщилась:
— Опять к завтраку! Что же мы ему дадим, Антуан?
— Посидит и так, — проворчал Антуан, который ни за что в жизни не отдал бы второе яйцо, припрятанное для себя, — невелика птица!
Антуан терпеть не мог кюре Дюшена — частого гостя в замке. Что понадобилось этому чернохвостому? Неспроста он сюда повадился! Уж не вытягивает ли он из старухи деньги на церковь? Эти скряги в конце концов всегда оказываются в ловушке у попов!
— Но это же неловко, — тянула госпожа Фонтенак. — И потом он увидит мой завтрак и непременно насплетничает начальнице пансиона, что было на столе. Госпожа Кассиньоль может сделать нежелательные выводы…
— Подумаешь, насплетничает! Начальница небось знает, что к нам даже крысы не ходят, такая ты жила! — пробурчал под нос Антуан и громко заметил: — Можно сказать ему, что вы на диете.
Госпожа Фонтенак засмеялась мелким старческим смешком, закивала:
— Отлично придумано, Антуан. Так ему и скажем!
ГОСПОДИН КЮРЕ
Священник чувствовал себя неловко; пришел в замок во время завтрака. И как это он не сообразил! Разумеется, на угощение он не рассчитывал. Для этого кюре Дюшен слишком хорошо знал скупость своей прихожанки госпожи Фонтенак. Но ставить ее в неловкое положение и, значит, возбуждать ее недовольство священнику очень не хотелось. Поэтому он только после долгих уговоров решился войти в столовую.
Нет, не деньги семьи Фонтенак интересовали священника. Ему уже давно хотелось получить приход поближе к столице. Здесь, в этом горном районе, приход нищенский. Народ вовсе не богомольный: рабочие, крестьяне, пастухи. У них с господом богом старые счеты и обиды, и с попами они предпочитают не знаться. Остается десяток старых дев-богомолок, девицы из пансиона да еще пара буржуа побогаче, но зато и поскупее, вроде госпожи Фонтенак.
Вот почему единственной мечтой Дюшена было перевестись из этого медвежьего угла. А для этого могла пригодиться старуха Фонтенак: в Париже у нее влиятельный сын.
Словом, кюре Дюшен недаром так благостно улыбался и так угодливо кланялся владелице замка.
— Что нового, господин кюре? — нетерпеливо обратилась к нему хозяйка. — Вы меня оставили на целую неделю без новостей. Я собиралась посылать к вам, чтобы узнать, уж не заболели ли вы? Без вас я живу, как на необитаемом острове: ни слухов, ни вестей…
— Меня не было, сударыня, в городе, а то вы узнали бы кучу новостей, — ответил кюре, осторожно примащиваясь на кончике ветхого кресла и расправляя складки своей сутаны, точь-в-точь как женщина юбку. — Я, например, всегда смотрю на ваш замок как на центр нашей здешней политической жизни.