Вернейские грачи

Жюжю лежал на животе. Его темную макушку припекало солнце; зато его нос, щеки, глаза были запрятаны глубоко в траве, и он легко мог вообразить, что находится в душном, сыром тропическом лесу. Прямо в нос ему бил густой сладкий запах причудливо-перистой пальмы. У самых его глаз, между исполинскими деревьями, пробирались красные и черные, пятнистые и блестящие животные с проворными и цепкими ногами. А вот геликоптер сел посреди лужайки и сложил серо-золотые крылья. Из-под толстой палатки защитного цвета вышел синий носорог, понюхал землю, пошел. И там, где он проходил на своих крепких изогнутых ногах, шатались и гнулись деревья. Встреча! Носорог столкнулся на дорожке с блестящим черным зверем. Выпуклые глаза зверя ощупали противника. Будет бой!

И вдруг запели волынки, зазвенели цимбалы, заходил, загудел великолепный лес, и уже запело что-то в самом Жюжю:

Я лежу, на тебя гляжу,
Мой синий, усатый жук…

— Послушай, Жюжю, ведь это как-никак и тебя касается, — говорит нетерпеливый голос Клэр. — Будь добр подняться и выслушать, что скажут о тебе товарищи.

Жюжю со вздохом подымается и садится на траву, подогнув под себя ноги. На носу у него блестят капельки пота. Он так и не досмотрел, что вышло из встречи жука с муравьем. Как жаль, что его оторвали от этого безмятежного созерцания! Впереди Жюжю ждали только огорчения: иногда грачи бывали беспощадны к товарищам.

Они собрались сегодня в лопухах серьезные, озабоченные. Еще бы! Наступали самые горячие дни. Вот-вот назначат день народного собрания. Марселина и Рамо, посоветовавшись, поручили старшим грачам развезти на «Последней надежде» приглашения. Было решено, что поедут Корасон, Клэр и Этьенн. Но грачам было мало этого. Они мечтали, что им поручат что-нибудь еще: хотя бы писать лозунги и плакаты, переписывать выдержки тех записей, которые были в «Тетрадях Мира», размножать их. Ксавье и его бригаде было поручено сделать как можно больше скамеек и столов для собрания. Он торжествовал: вот это было уже настоящее дело!

Жюжю обводит глазами сидящих тесным кружком «старейшин». Ох-хо-хо, какой сумрачный вид у Клэр! Она даже не смотрит на Жюжю, своего верного рыцаря!

Корасон копается в каких-то бумажках и показывает их Этьенну. Этьенн не член совета «старейшин», но уже второй день живет в Гнезде, готовится к поездке. Жюжю тоже обещали дать адреса нескольких людей, которых он должен оповестить о собрании. Впрочем, это было тогда, когда Жюжю еще не провинился перед товарищами. Дадут ли ему это поручение теперь?

Жюжю исподлобья глядит на Витамин, на Ксавье. Это Ксавье пожаловался «старейшинам», что Жюжю болтун. Он слышал, как Жюжю сказал о припеве. Что ж, в конце концов ведь это сам Жюжю сочинил песню, имел он право говорить или нет? Вон и Лисси Бойм пришла с Клэр. Что-то она скажет?

Я лежу, на тебя гляжу,
Мой синий, усатый жук…

Нет, нет, сейчас не до стихов, сейчас Жюжю чувствует себя подсудимым.

— Он считает, что он поэт и поэтому ему все дозволено, — запальчиво говорит Ксавье, тыкая пальцем в Жюжю, как в неодушевленный предмет. — И он все желает делать один, самостоятельно, не спрашивая нашего мнения. «Отважные» просили передать вам, что мы его за это строго осуждаем.

— Жюжю — известный индивидуалист! — подхватывает Жорж. — Вот послушайте: жил-был в одном городе человек, который хотел…

— Без анекдотов, Жорж, — останавливает его Клэр. — Мы обсуждаем сейчас Жюжю и обсуждаем всерьез. Ксавье, продолжай.

— Он собирался пересказывать американцам содержание «Старого дуба». — Ксавье, видимо, до сих пор не остыл от своего возмущения. — Ему ничего нельзя доверить. Он стал настоящим трепачом. Я еле удержал его…

— Сам-то ты хорош! — защищается Жюжю. — Вспомни-ка свои подвиги в замке! Думаешь, мы забыли?

— Жюжю, я не давала тебе слова, — сурово говорит Клэр. — Ксавье уже ответил за свои, как ты выразился, «подвиги». Он получил выговор от совета… Он и на тебя сердит, потому что сам пострадал от того же…

— Я имею право так говорить, — сказал чуть потише Ксавье. — Мы, «отважные», считаем, что Жюжю не должен выбалтывать чужим наши хорошие тайны. И вообще пускай Жюжю не воображает о себе! — Ксавье с вызовом посмотрел на товарища, его красное перо вздыбилось. — Здесь есть ребята ничуть не глупее.

— Ксавье, ты зарываешься, — Корасон повернулся и устремил синие внимательные глаза на мальчика. — Не по-товарищески говоришь. Стыдно, Ксавье!

Оказывается, Корасон все слышал, хотя со стороны казалось, что он погружен в разговор с Этьенном.

Ксавье вспыхнул, хотел что-то возразить. Его перебила Клэр:

— Я думаю, все ясно. Теперь хотелось бы услышать, что скажет Жюжю о своем втором «самостоятельном» поступке: почему он все-таки пошел в замок, хотя совет был решительно против? Ведь ты же знал, Жюжю, ты отлично понимал, что мог подвести не только нас, но и Мать, и Рамо, и, страшно сказать, даже дядю Жерома, и его товарищей!

Жюжю стоял, теребя в руках какую-то травинку, ни на кого не глядя. У него был упрямый и отсутствующий вид.