Верни мне мои легионы!

То здесь, то там римляне — по двое, по трое — несли к деревьям своих товарищей, которые не в силах были идти. Варвары не оставляли на поле боя никого, в ком еще теплилась жизнь, ибо дать побежденному умереть своей смертью — значило лишить богов части их законной добычи.

Подойдя к сыну, Зигимер склонился перед ним и взволнованно произнес:

— Ты сделал это. Ты действительно это сделал.

— Германия свободна! — заявил Арминий. — Римляне больше никогда не посмеют сунуть носы за Рейн. А вот мы навестим их, и довольно скоро.

— Не сомневаюсь, так и будет, — подтвердил отец. Судя по его виду, он был ошеломлен размахом одержанной победы. — А после…

Зигимер покачал головой. Ему трудно было даже вообразить, что может последовать после такого триумфа.

И Арминий тоже не мог этого вообразить. Но молодой вождь был уверен: наступит время, и он все решит.

Придя в себя, Калд Кэлий сперва решил, что умер и угодил в Тартар. Голова болела так, словно была разбита вдребезги, и легионеру потребовалось некоторое время, чтобы понять — он жив, но уж лучше бы ему быть мертвым.

Когда он попытался поднять руку, чтобы прикоснуться к саднящему лбу, оказалось, что запястья его скованы цепью, звякнувшей при движении. Кто, почему?..

И тут его осенило.

— Ох! — выдохнул он. — Битва! Должно быть, мы разбиты! Но если германцы выиграли сражение, что же теперь будет?

Едва Кэлий успел об этом подумать, как пришел ответ на его мысленный вопрос: вопль боли и ужаса, такой дикий, что бедняга усомнился, действительно ли он очнулся на земле или уже пребывает в царстве мертвых, среди обреченных на вечные муки.

Несмотря на страшную боль в разбитой голове, Калд заставил себя повернуться, о чем в следующий миг пожалел. Теперь он видел, откуда доносится крик. Несколько германцев держали несчастного римлянина, закованного в цепи, как и сам Кэлий, и один из варваров медленно, старательно и с явным удовольствием отрезал пленнику голову. Потом дикие вопли захлебнулись, перешли в бульканье, хлынувшая кровь обрызгала гогочущих германцев.

Наконец дикарю удалось рассечь мечом (то был римский гладиус) шейные позвонки, и германец с довольным рычанием поднял голову за волосы. Уже после того, как голову отделили от тела, глаза несколько раз моргнули, и лишь потом веки упали и закрылись навсегда. Рот так и остался полуоткрытым, словно в посмертной попытке вымолвить слово. Кэлию очень хотелось верить, что это всего лишь игра его воспаленного воображения.

Германцы принялись бурно поздравлять своего товарища, который отсек голову. Тот сперва смущенно ухмылялся и неловко топтался, словно не заслуживал такого признания; потом направился к одному из ближайших дубов и сыромятным ремнем привязал голову к низкой ветке. Головы других легионеров, с уставившимися в никуда невидящими глазами, уже свешивались с соседних ветвей или были прибиты к стволам.

Повсюду в роще виднелись эти кровавые дары, и Калд Кэлий ощущал железистый запах крови.

Но это было еще не самое худшее. Рядом с отсеченными головами (или другими частями тел легионеров) на священных деревьях красовались орлы Семнадцатого, Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов, а в придачу — отличительные знаки более мелких подразделений.

Видеть орлов принесенными в дар мрачным германским богам было для Кэлия чуть ли не самым худшим мучением. Ему хотелось умереть от стыда. Ему просто хотелось умереть — как угодно, лишь бы быстро.

Огромный германец в нахлобученном набекрень легионерском шлеме, с коротким римским мечом в правой руке стоял над Кэлием, взирая на него сверху вниз.

— Тебя ведь зовут Калд Кэлий, — продемонстрировал варвар свое знание латыни. — А?

— Верно, — машинально ответил римлянин. — А ты что за демон?

— Меня зовут Ингевон, — ответил варвар. — Ты меня помнишь?

Кэлий хотел покачать головой, но передумал — не только потому, что это причинило бы боль, но и потому, что внезапно вспомнил.

— То селение… — прохрипел он.

Ингевон кивнул.

— Правильно. Та деревня. Моя деревня.

Он как будто выплюнул это слово сквозь густые усы.

— Вот мы и встретились снова, а?

Германец многозначительно взвесил гладиус в руке.

— Да, — выдавил Калд Кэлий, еле шевеля пересохшими губами.

Он не хотел выказывать страха, но понимал — варвар все равно чувствует его ужас.

— Я убью тебя, — произнес Ингевон. — Я убью тебя медленно, римлянин. Я буду убивать тебя долго и умело, Калд Кэлий. Я подумаю, как именно это сделать, а потом вернусь, а?

Он отошел, пробуя пальцем остроту клинка, и бросил через плечо:

— Я скоро вернусь.

Вскоре воздух огласили истошные вопли еще одного легионера. Германцы выпотрошили его, как кабана, но не прикончили сперва, как прикончили бы зверя. Покатываясь со смеху над истошными криками, они не спеша вытаскивали из пленника кишки. Потом одному из них пришла в голову другая идея: он рубанул пониже живота, а когда римлянин в очередной раз взвыл, заткнул ему рот тем, что отрубил.

Калда Кэлия передернуло, да так, что звякнули цепи.

— Не меня, — хрипло прошептал он. — Он не может проделать такое со мной!

Но как он может помешать варвару?