Верни мой голос!

– Григорий Иванович, сядьте. Мы сейчас вам всё расскажем, – произнёс кто-то, и учитель удивился мелодичности голоса.

Он помотал головой, словно смахивая с лица усталость, заставляя себя не поддаваться на детские хитрости, и сказал:

– Так, мне некогда, встретимся завтра на уроках.

Григ был в меру строгим, суховатым преподавателем. Этим он скрывал свою застенчивость. Внутри строгого Григория Ивановича сидел маленький робкий Гришенька, который каждый день в душе молился, чтобы урок прошёл спокойно, без ученических выкидонов. Впрочем, детей вокруг пальца не проведёшь. Может, поэтому они и называли строгого учителя за глаза то Григом, то Гришенькой, а если и не нападали на него, так только потому, что на 50 % уважали его и на 30 % жалели. Остальные 20 % уходили на разные чувства: от любви до ненависти. Всё-таки Гришенька был не вредина и не ябеда, все конфликты решал внутри класса, никогда не мстил ученикам, свои личные проблемы в школу не приносил, плохое настроение на детях не вымещал.

– Мы не можем завтра, – сказала Лида, не разжимая рта. По правде говоря, она и сама очень удивилась, что школьное фортепиано тоже понимало и могло её, Лиду, озвучивать.

Григорий Иванович медленно подошёл к Лиде, не сводя с неё внимательных серых глаз.

– Мы не можем говорить! – По клавишам фортепиано пробежали лёгкие волны, а по спине Григория Ивановича – мурашки…

Григорий Иванович отпрянул от фортепиано и сел на стул. Он молча, не перебивая, выслушал всю невероятную историю детей. С ним разговаривали то Флейта, то Виолончель, то в разговор вступало Фортепиано, и он поворачивал голову на звук, каждый раз вздрагивая. Всё же Гришенька был человеком чутким. Или просто нервным, ведь приходилось работать с юными дарованиями.

Иногда Виолончель вклинивалась с дерзкими замечаниями, вроде: «А вы тут сидите как истуканы, и ни черта, кроме своих теорий, не знаете», и тогда Митя краснел.

Григорий Иванович бросил Виолончели: «Митя, не перебивай». Но тут же спохватился и велел каждому встать рядом со своим инструментом, чтобы удобнее было обращаться.

Григорий Иванович ещё раз внимательно оглядел учеников. Может быть, он что-то упустил, надо было внимательнее к ним относиться. Может быть, он просто не смог раскрыть их таланты? А вдруг он просто-напросто не умеет находить общего языка с детьми?

– Так, – наконец вздохнул Григорий Иванович и вскочил. – Нет, не так, – тут же сказал он и сел.

Потом он снова встал и помолчал. Потом покружил по классу, цепляясь полами пиджака за стулья.

– Хорошо, что вы пришли прямо ко мне, – сказал Григорий Иванович, хотя сам не был в этом уверен. – Мы что-нибудь придумаем. Обязательно!

– Ой, ну что вы можете приду-у-умать, – уныло протянула виолончель.

Григорий Иванович, на этот раз не дрогнувший перед голосом музыкального инструмента, упрямо выпрямился и повторил про себя: «Я взрослый, я взрослый, я взрослы… Значит, я должен что-то решить».

В дверь постучали. Вошёл сторож и с каменным лицом сообщил, что закрывает двери.

– Сейчас-сейчас, я тут… занимался с отстающими.

Сторож с усмешкой оглядел детей и вышел. В его усмешке было что-то… загадочное и надменное. Будто он знал что-то, чего не знали ни учитель, ни дети, ни все сторожа в мире.

Флейта вздрогнула и упала со стула. Фортепиано поспешило захлопнуть крышку. Виолончель задрожала.

Григ находит в себе шпионские качества, но теряет обыкновенные

В первую очередь Григорий Иванович обзвонил родителей троицы «нерадивых учеников» и сообщил им, что идёт подготовка к важному концерту, детям нельзя разговаривать, это влияет на связки. По новому методу обучения, они могут только распеваться и пародировать звуки. А среднюю школу лучше пока не посещать, чтобы не перегружать детей.

– Вот врёт! А ещё учитель! – высказалась Виолончель, но Митя накинул на неё куртку.

– Спасибо, я и так не мёрзну, – приглушённо съязвила та.

Родители юных музыкантов с самого начала обучения смотрели на Григория Ивановича, как на Волшебника. Они надеялись, что Григ вдруг щёлкнет пальцами и совершит чудо: превратит шалопаев в Шопенов.

Сейчас преподавателю пришлось собрать в кулак всё свое мужество и остатки уверенности. Он должен был это сделать, потому что он, как-никак, взрослый, и дети ждут от него решительных шагов.

«Ведь они обратились к тебе, а не к кому-то другому», – настраивал он сам себя.

– А теперь идите по домам и постарайтесь не шокировать родителей своими напевами.

– Моя мама так редко бывает дома, что по телефону с ней вполне может поговорить пианино. А когда вернётся, то может перепутать меня с говорящей деревяшкой, ведь она смотрит в телик, или в телефон, или из другой комнаты кричит, – сказала Лида при помощи фортепиано. – Разве только бабушка начнёт меня лечить от чего-нибудь…

– Мой отец тоже ничего не заметит. Он по уши в психологии и педагогике, – сказала флейта Фединым голосом.