Верни мой голос!

Директор объявил, что ребятам сегодняшнее выступление зачтётся как переводной экзамен. Что Григорий Иванович с этого дня – заслуженный учитель, и ему будет вручена награда. Ба- бе Маше Семён Семёныч пообещал премию в размере трёх… ой, нет, пяти окладов.

– Ой, сынок… – растрогалась баба Маня и больше ничего не смогла сказать, только молока добавила ему в чай погуще, чем остальным.

Когда хватились сторожа, оказалось, что его и след простыл.

– Да ну его, – махнул рукой директор, – честно говоря, не знаю даже, что с ним делать. Не в полицию же его тащить! Кто нам поверит!

– Разве только тот полицейский, который арестовал Виолончель, – хихикнул Митя.

– К тому же без своей чудесной скрипки он ничего не сделает! – добавила Лида.

Поздно вечером баба Маня запирала двери, провожая всю компанию. Долго смотрела им вслед ясным бесхитростным взглядом и спрашивала себя:

– И за что они меня так любят?

Последняя глава

У Лиды зазвонил телефон.

– Лидка, привет, – послышался Федькин голос. – Слушай, а ты с этим типом, с Лёвой, больше не встречаешься?

– Ты опять начинаешь!

– Нет, это я на всякий случай спросил. Может, в кино сходим?

– А что за фильм?

– Фильм? Не знаю, я не узнавал ещё. А ты на какой хочешь?

– Да мне без разницы, – засмеялась Лида.

– Да и мне тоже! – обрадовался Федя.

Когда Лида вывалила на кровать весь свой гардероб, чтобы выудить из него что-нибудь потрясающее, в комнату вошла мама.

– Послушай, Лида, – мама тихо села на краешек кровати. – Наш архитектурный проект провалился… и я…

– Что?

– В общем, я уже не смогу так хорошо зарабатывать и…

– И значит, ты чаще будешь дома?

– Ну, наверное, – растерянно кивнула мама.

– Ура, мам! – Лида радостно подпрыгнула, расцеловала маму и побежала примерять наряд.

В это же время Митя собирал чемодан. Он решил переехать к бабушке, пусть родители спокойно решат свои проблемы, разделы, разъезды. Митя не собирался в этом участвовать и смотреть, как дом, в котором он вырос, превращается в зал ожидания.

– Сынок, мы перед тобой виноваты, – шагнула мама из прихожей. – Ну, хочешь, мы ради тебя…

– Не хочу, – спокойно сказал Митя. – Вы взрослые, вы и решайте. Это ваша жизнь. Как решите, так и будет.

Но скоро и Митя, и Федя с Лидой изменили свои планы. Потому что в дороге их застал звонок от Григория Ивановича. Митя рванул к учителю прямо с чемоданом, а Лида с Федей – с только что купленными билетами в кино.

Григорий Иванович открыл дверь и всю лестничную площадку осветил своей жизнерадостной улыбкой.

– А это – Люба, – торжественно представил он, продолжая улыбаться.

– А мы знаем, – ответили хором ребята, входя в дом. – Память у нас ещё не отшибло.

– Ах да, – спохватился Григорий Иванович. – Люба, а это вот – Флейта, Пианино и Виолончель… Ой, то есть Федя, Лида и Митя.

Белокурая Люба вышла в коридор в фартучке. В комнате всё как-то неуловимо переменилось. Вещи перестали быть строгими, прямоугольными и скучными. Казалось, они размякли от Любиной суеты и мягкого смеха, округлились от одного запаха Любиных блинчиков.

Семён Семёныч, потирая руки, уже сидел за столом под милым оранжевым абажуром, невесть откуда взявшимся.

Ребята расселись вокруг стола и переглядывались, не узнавая своего хмурого угловатого Грига. Григорий Иванович постоянно хихикал, спотыкался, что-нибудь ронял и, в какой бы части квартиры ни находилась Люба, тут же оказывался там, как намагниченный. И тогда Григ сиял ещё ярче, чем оранжевый абажур.

В тесной компании самых близких за последнее время людей Григорий Иванович объявил, что они с Любой решили соединить свои судьбы.

– Да мы поняли! – весёлым хором ответили Федя и Митя. – В общем, вы женитесь! Поздравляем!

– Ага, у нас тут всё кончается как в сказке – свадьбой! – улыбнулась Лида.

Так они просидели до вечера, переживали, вспоминали, строили планы на будущее. Люба то и дело принималась вздыхать и поглядывать на Грига тёплым светящимся взглядом.

Потом все стали просить балалайку – сыграй да сыграй. И она играла. Такие простые звуки. А сколько в них очарования, сколько искренности и постоянства: «о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви».

У всех сидящих под апельсиновым кругом абажура на сердце было тепло и спокойно.

А в это время Флейта, Пианино и Виолончель, мирно засыпая, мечтали о новых приключениях. И кажется, но никто за это не может ручаться, Виолончель перед сном тихо мурлыкала под нос:

«Всё в этой музыке,
Ты только улови».