Уступаю, но хватаюсь за руки веры и надежды. Это все шутка. Сценарий дешевого спектакля. Розыгрыш, не более.
Теплая ладонь ложится на плечи.
— Акси, девочка моя! — в маминых глазах отчаяние.
Не хочу этого видеть. Не хочу! Боже, не хочу!
«Не смотри на меня так», — хочу прокричать.
Стискиваю зубы. Выходит жалкий скулеж.
— Мама… Я…
— Ну, ну! Все хорошо! — смахивает крушение радужных надежд. — Дорога, заносы — все бывает.
— А я говорила! Говорила! — язвит тетя за спиной.
Я не могу с ней спорить. Меня рвет на части. Прокусываю губу от переживания. Но тетя получает удовольствие от своих вердиктов.
— Фото отправлять — плохая примета. Кольцо уронила перед выходом, так еще и напялила не купленное, а чье-то. Ну кто ж слушает тётку!
— Люся! — шипит мама.
— Что Люся? — складывает руки на груди.
— Заткнись ты уже! Без твоих мыслей тошно.
— Доченька, давай я сама позвоню.
***
Полчаса, час, полтора. Готова выстоять еще. Только дай знать, что все не кончено. Дай мне знать, что нам еще по пути!
Тьма, она скребется в мой мир. Что это за треск? Рвется моя душа. Мое нутро. Мое счастье лохмотьями падает мне под ноги.
Ах-ха-ха-ха-ха. Счастье? А было ли оно? Или я его нарисовала в воздухе?
Счастье, какой у него срок годности? Кто устанавливает таймер?
Тошнота подкатывает к горлу. Эти счастливые рожи, выходящие из храма, обходят меня стороной с вопросами, кто я. Зачем я здесь?
Я слышащая, но глохну. Я видящая, но слепну. Земля начинает вертеться под ногами. Не понимаю, где север, где юг. Отчаяние стоит за моей спиной. Обволакивает меня погребальным саваном. Нашептывая несвязную речь. Умираю.
****
— Ну, это уже ни в какие ворота! Аксинька, опозорилась ты сама, мать, отца опозорила. Не просто отца — генерала! Говорила же, богачам ты не всралась, бандюки одни, да и только. Наигралась в любовь. Собирайся! Домой едем. Отгуляли. Олег! Что ты стоишь как истукан, забирай свою непутевую дочь.
— Теть Люсь, что вы несете! Акси, может, номер родных есть, а?
Душу крик и подступающую истерику.
Отрицательно качаю головой. Закрывая глаза. Пропуская упреки.
— Ален, а ну неси пятьдесят грамм для начала, или она тут замерзнет, — накидывает на меня манто.
Папа кидает сигарету в снег. С остервенением, злостью и сожалением.
— Олег, стой! — плачет мама. — Не надо, так только хуже будет.
Движется ко мне. Хватает под локоть.
— Поехали! Сучонок! Попрыгает у меня. Пошли, хватит. Концерт окончен.
Упираюсь ногами, пытаясь освободиться.
— Давить всех надо было раньше. Отродье это. Пошли!
— Нет! — вырываюсь. — Нет, не пойду. Он придет. Что-то случилось, чувствую.
— Пойдем в машину. Хватит.
— Дядь Олег, ну чего вы! Давайте еще подождем.
— А ты не лезь! Отец сам разберется со своей дочкой. Сама вон брюхатая. И Аксиньку потянула.
— Что? Это не ваше дело! За своим Семой смотрите, бабой был бы краше.
— А ты моего Семку не трогай.
— Заткнулись все!
К церкви подъезжают машины органов правопорядка. Из них выскакивает конвой.
— Здравия желаю, — отдают честь отцу.
— Что случилось?
— Что-то странное, Олег Ростиславович. Съехалась комиссия и требует вашего присутствия.
Папа отпускает мою руку. Вижу, как лицо его бледнеет.
— Как это понимать?
Служащий пожимает плечами.
— У меня приказ вас доставить любым способом.
Последнее слово проглатывает.
— Способом? Сынок, ты что несешь?
— Олег, что случилось?
— Света, оставайся с дочкой! Мне нужно отъехать.
— Нет, я поеду с тобой!
— И меня заодно довезете, брат. Не собираюсь больше унижаться.
— Мам, езжай, я с Анькой тут побуду, только тетю Люсю увози от греха.
***
Вера умирает последней. Кажется, так говорят.
Облизываю пересохшие губы, которые искусала за время ожидания. Сильный порыв ветра срывает фату, и она летит в раскатанный снег. Тонет в грязной жиже. Поднимаю лицо к небу, чтобы удержать слезы.
— Акси! — обнимает меня подруга. — Послушай, может… он…
— Не смей это произносить!
Она прижимает меня к себе!
Жестами спрашивает мою сестру, дозвонилась ли она. Все очевидно. Но я не верю!
— Пойдем присядем, пойдем!
— Нет! А вдруг отойду, а он не увидит меня и правда уедет. Подумает, что я не пришла.
Она переводит выдох, ее глаза краснеют.
— Хорошо, посидим на ступеньках на входе, хорошо?
— Ань, он же приедет? — хватаю за руки ее. — Приедет? Да? Он же не поступит со мной, как ты говорила? Не поступит же? — трясу ее за руки. — Ну, скажи же, что не поступит, черт тебя дери! — истерика вырывается ревом.
— Не поступит, не поступит! Глупости говорила тогда. Не слушай меня. Ты же знаешь, беременные, они фантазерки. Все будет хорошо.
— Он же любит меня, — отрываюсь. — Понимаешь, любит. А тот, кто любит, не может ранить. Не может же? Так? Или разлюбил?
— Любит, любит, — успокойся.
Присаживаемся на крылечко перед входом в святыню. Вечер быстро опускается. Не свожу глаз с дороги.
— Девушки, служба окончена.
— Подождите, — прошу. Не сдержавшись, всхлипываю. — Подождите! Мой жених, он должен приехать.
— Девушка, все, приходите завтра.
— Ну пожалуйста! — складываю руки. — Умоляю!
— Матушка! — берет слово Алена. Ну можно же как-то договориться? — перебирает пальцами сестра, подмигивая.