5.
Продовольственный магазин и чоп-бар «Африкана эдуому», которым владели радушные Бенад и Маоли Онипа, выполнял функцию социального клуба: по вечерам сюда стекалась вся западноафриканская община Бриджпорта. Старики занимали позиции за приземистым столиком для
– Ий! Эхефа на уасвиа чви каса?[14] – Удивился Бенад Онипа, когда, впервые заглянув в «эдуому», я обратился к нему на ломаном аканском наречии.
– Меуо ннамфоо асантени на уономчьерэ мэ какраа-какра.[15]
– Юу-у, мате. Эсвиани, энье аквааба![16]
Довольно скоро «эдуому», находившийся в двух шагах Сент-Винсента и кирпичной трехэтажки, где я снимал квартиру, стал «вторым домом» или третьей вершиной равностороннего треугольника, внутри которого я проводил все свое время, поскольку больше в Бриджпорте податься было некуда. «Католическая миссия, хижина, чоп-бар – всё как надо. Еще добавить революцию да малярию, и будет полный африканский набор», отметил язвительный Оникепе.
Каждую пятницу Маоли стряпала африканскую пищу и угощала постоянных клиентов. Несколько раз, во время тридцатичасовых дежурств, я получал СМС: «Доктор Алекс! Брат Бенад и сестра Маоли знают, что ты сегодня дежуришь и наверняка голодаешь. Спустись, пожалуйста, в вестибюль». В вестибюле меня ждал Бенад с улыбкой до ушей и кастрюлей дымящегося риса «джолоф». Денег он не брал и, раздраженно отмахиваясь от купюр, которые я пытался ему всучить, повторял девиз племенного сожительства: «Если птицы рядом гнездятся, значит птицы друг другу еще пригодятся». Стало быть, белая ворона – тоже ворона, часть стаи. Я растроганно примерял к себе эту птичью истину, тем более, что и в моем «оперении» уже имелось кое-что ганское: под Рождество Нана и Маоли подарили мне по вышивной рубахе «кенте».
– Доктор Алекс, когда заканчивается твое дежурство? – Спросил Бенад, в очередной раз вручая мне кастрюлю с вкуснятиной.
– Завтра утром.
– Тогда завтра вечером приходи к нам в «эдуому». Познакомишься со знаменитостью!
– Какаятакая знаменитость?
– Ганский поэт. Тридцать лет, а уже целую книгу стихов написал. В газете его сравнивали с Воле Шойинка!
Поэта звали Принц Нсонваа. Он и выглядел классическим поэтом или киноактером, играющим большого поэта на большом экране. Водолазка, задумчиво-выразительное лицо, обрамленное наждачной небритостью. Если бы Принц Нсонваа был белым, у него обязательно была бы челка. Прослышав от хозяев, что я – Russianpoet, изучающий чви, Принц торжественно объявил, что обязуется – если я, конечно, не против – регулярно присылать русскому коллеге свои творения, а также преподавать ему (то есть мне) основы языка чви по переписке.
В тот же день я получил первый образец его творчества. Стихотворение называлось «Seneaw’awofoahwewoamawoseafifirino, esesewohwewonmawoonomdeetutu»[17]. Сам текст был ненамного длиннее названия и по существу лишь перефразировал нравственное предписание в форме императива. Помимо стихотворения, к и-мэйлу прилагались: аудиофайл с авторским чтением и причудливо-иероглифический рисунок, значение которого, видимо, обыгрывалось в данном сочинении.
– Тебя трогают эти стихи? – Спросил я у Наны, показав ей шедевр моего нового знакомца.
– А тебя? Если тебя интересует ганская литература, почитай лучше Айи Квеи Арма, и не морочь мне голову.
На протяжении следующих полутора недель поэт исправно присылал мне ежеутренние стихи с аудиофайлами и рисунками, а по вечерам – короткие письма на чви с заботливым переводом в скобках после каждого предложения. Наконец, очевидно устав от этой обременительной переписки, Нсонваа деловито спросил, не согласится ли «менвиа Алекс»[18] помочь ему с переводами стихов на английский для публикации в антологии. Получив утвердительный ответ, поблагодарил и пообещал прислать весь корпус через денек-другой, после чего исчез.