Вернись из полета!

Из Москвы Лиля привезла с собой два платья и туфли. Те­перь, когда летчики изредка собирались вечером на час-другой в уцелевшей местной церквушке, чтобы потанцевать, спеть под баян или посмотреть кинофильм, она непременно надевала гражданскую одежду. Особенно любила она матроску — белое полотняное платье с синим воротником и полосатой вставкой. Это платье сшила ей мама ко дню рождения, когда Лиле ис­полнилось девятнадцать. Правда, сначала оно было обыкно­венным белым платьем, но Лиля, которая всегда все переде­лывала по-своему, превратила его в матроску. Платье очень шло ей: в нем тоненькая, похудевшая Лиля казалась школь­ницей. Иногда вместо туфель она надевала белые лосевые са­пожки, сшитые из кожи, содранной с сиденья сбитого немец­кого «юнкерса». Ей приятно было сознавать, что ею любуются и что, несмотря на это, она остается для всех в первую очередь лейтенантом Литвяк, летчиком-истребителем.

В мягких лосевых сапожках и белой нарядной матроске явилась однажды Лиля в клуб. Светлые волосы, гладко при­чесанные, были перехвачены широкой белой лентой — каждый раз она придумывала себе новую прическу.

На пороге ее встретил Сеня Трегубов, который неловко за­топтался на месте, захлопал длинными ресницами и, покрас­нев до корней волос, произнес:

— Товарищ командир...

— Что тебе, Сеня? — спросила Лиля рассеянно, ища гла­зами Лешу.

— Вы... Я хотел сказать... Здравствуйте!

— Здравствуй, Сеня, — улыбнулась Лиля. — Мы, кажется, сегодня с тобой виделись.

— Виделись! — приободрился Трегубов — Вы даже отругали меня в воздухе. Помните, во втором вылете, когда я от­стал от вас?

— Да? А что, не следовало?

— Следовало, следовало, товарищ командир! Я тогда за­зевался, и «мессер» мог бы меня прикончить. А вы... танцевать?

Он с надеждой и каким-то детским восторгом смотрел на Лилю огромными серыми глазами.

— Угу, — ответила Лиля и кому-то улыбнулась.

Трегубов проследил за ее взглядом, увидел Соломатина и, опустив голову, потихоньку отошел. В это время Катя, любившая пошуметь, крикнула издали:

— Лилька пришла! Ух ты какая!

Она поприветствовала ее, подняв руку, и, подойдя, долго критически осматривала, шевеля бровью и строя гримасы. На­конец улыбнулась одобрительно и сказала:

— Ну-ну... Слышь, Лилька, ты что так вырядилась? Пря­мо как невеста — вся в белом. А в общем, знаешь, ничего... Да­же очень здорово! Вон смотри, комэск твой сейчас упадет. До­бивай, я прикрою...

Леша, приблизившись, приложил руку к сердцу и, закрыв глаза, сделал вид, что сражен.

— Не надо, Леша! Кто же будет у меня ведущим? Побере­ги себя, — сказала Лиля.

Разве только для тебя, Лиля. А ведущим согласен быть не только в воздухе!

Он галантно предложил ей руку и пригласил танцевать.

Баянист, словно отрешившись от окружающего мира, са­мозабвенно играл «Амурские волны», наклонив голову к са­мым мехам, и плавно, размеренно звучала мелодия вальса здесь, в стенах церквушки, которая временно превратилась в полковой клуб. Было уже темно, внутри горели две керосиновые лампы, и несколько коптилок из пустых гильз со встав­ленными фитилями стояли по углам на специальных подстав­ках, сделанных техниками по заказу комиссара.

Сильные руки Леши Соломатина бережно держали Лилю, и рядом с этим парнем, который был для нее не только коман­диром, но и настоящим другом, здесь, на земле, она чувство­вала себя спокойно и уверенно, так же как и в воздухе, когда они вместе летели в бой. Кроме них, кружились еще несколько пар остальные толпились у входа, курили, стояли у стен, жда­ли когда начнется фильм. В полку служили ещё девушки — связистки, оружейницы. Все они старались не пропустить тан­цы. Приходили потанцевать и девушки, работавшие в батальо­не обслуживания.

 Баян все играл, звуки вальса уносились ввысь, усиливаясь под сводами церкви, и казалось, что там, наверху, они и рож­даются. Лиле было хорошо и не хотелось, чтобы танец кончал­ся. Но вот без всякого перерыва баянист заиграл танго, и полилась печальная, тягучая музыка. Танцуя, Лиля заметила в углу длинную, уныло ссутулившуюся фигуру Сени Трегубова. Он курил папиросу и, рассеянно разговаривая с товарищем, груст­но наблюдал за ней. Лиле стало жаль его, она подумала, что слишком сухо разговаривала с ним, и теперь, встретившись с Трегубовым глазами, легонько махнула ему рукой, — он радостно улыбнулся в ответ и, выпрямившись, весь подался вперед, готовый лететь к ней на крыльях... Все знали, что Трегубов безнадежно влюблен и молча сохнет по ней. Малейший знак внимания с ее стороны он воспринимал как великое счастье...

Знаешь, Лиля, у меня сейчас почему-то такое ощущение, будто нет никакой войны и мы с тобой просто пришли сюда потанцевать, — сказал Леша.

— Это потому, что на мне платье, а не военная форма, — постаралась найти объяснение Лиля.

— Может быть...

— А ты раньше любил танцевать?

— Еще как! Когда я учился в летном училище, вечерами мы ходили на танцы в город. Туда шесть километров и обрат­но шесть... И, представь, никогда не уставали! А утром — сно­ва на полеты.

Лиля засмеялась: