Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова]

Дорога возле хутора делала петлю, круто сворачивая на юг. Сначала я видела лица солдат. Множество лиц, которые казались мне издали совсем одинаковыми. Потом — спины. Спины, спины… Между ними — лошади, повозки. Сердце сжималось тоскливо и тягуче: до каких же пор?

…Вспомнилось первое военное лето. Такое же тягостное чувство я испытывала в августе 1941 года. Тогда, год назад, мы, комсомольцы Московского авиационного института, работали на строительстве оборонных рубежей под Брянском и Орлом. Нас было много, целая армия московских студентов. Работали, как заправские землекопы, копая противотанковые рвы, выбрасывая вверх на три метра землю, глину, песок. Часто приходилось делать большие переходы — по тридцать и сорок километров. Босиком. Спали где попало: в стогу, в пустой школе, в сарае. Иногда над трассой рва снижались «мессеры» и строчили из пулеметов. А ночами летели на Москву тяжелые бомбардировщики… Мы яростно копали, а фронт приближался.

Как-то после очередного перехода заночевали в деревне. Я устроилась спать прямо на крыльце небольшого домика, под навесом. На рассвете меня разбудил стук колес по мостовой. Я подбежала к забору. Это громыхала пушка, которую катили по булыжнику. По дороге унылой серой массой двигались наши войска. На восток. Солдаты, худые, небритые, с воспаленными глазами, шли, тяжело передвигая ноги, не глядя по сторонам. У раненых на бинтах бурые пятна. Было тихо; только топот ног да стук колес: то пушку прокатят, то пулемет.

Ухватившись за колья забора, я молча смотрела на отступавших. Они были в бою. Но почему они отступают? Я не понимала, и от этого становилось жутко. Мимо проехала двуколка с ранеными. Закусив губу, я прижалась лицом к шершавым кольям. Хотелось плакать.

Долго еще мне казалось: я слышу топот и стук колес по булыжнику… Вероятно, именно тогда я решила, что пойду воевать во что бы то ни стало.

…Фоминична качнула головой и тихо сказала:

— Ох, не видеть бы этого, не видеть…

Безвольно бросив руки, она горько качала головой, глядя на дорогу. Потом стала раскачиваться из стороны в сторону всем корпусом, приговаривая:

— Ох, не видеть бы…

— Мам, мам, — дернула ее девочка за юбку. Некоторое время она испуганно поглядывала то на мать, то на дорогу. Потом громко спросила: — А куда же они, мам? Они вернутся?

Никто ей не ответил.

Мы тоже «войска Южного фронта»

Ночью пришел приказ срочно улетать: к хутору подходили немецкие танки. Боевая работа была прервана, нам приказали лететь куда-то в юго-восточном направлении. У нас даже не оказалось карт нового района. Не успели запастись. Штурман полка так и сказала:

— Площадка, куда мы должны лететь, находится за обрезом карты…

Известно было только одно: на новом месте будут давать зеленые ракеты. И еще мы знали, конечно, курс, который нужно держать.

Улетали поспешно. Собиралась гроза. Густые тучи заволокли небо, сверкали молнии, освещая летную площадку, и весь хутор с острыми вершинами тополей, и поле. Все ближе гремел гром.

Непрерывно горел посадочный прожектор, и в его рассеянном свете клубилась пыль. Самолеты улетали в темноту, в непогоду.

Я летела с Ириной Себровой. Вместе со мной в задней кабине сидела наш техник Валя Шеянкина. Было тесно и неудобно. Напуганные громом и блеском молний, мы боялись шевельнуться. Я напряженно вглядывалась в темень, стараясь рассмотреть в окружавшей нас черноте зеленые огоньки ракет.

Через некоторое время самолет вышел из грозы — она осталась в стороне.

На новое место прилетели с рассветом. Утром, голодные, стали опустошать бахчи. Со зверским аппетитом ели незрелые арбузы. Воды поблизости не было, поэтому и умываться пришлось арбузным соком.

Потом прятали самолеты в станице, ставили их поближе к домам и деревьям. Рулили прямо по улицам. Пыль, поднятая самолетами, стояла в воздухе сплошным туманом, толстым слоем оседала на лицах.

Внезапно сбор. Быстро строимся.

Начальник штаба полка Ракобольская читает приказ Народного комиссара обороны. Читает ровным, бесстрастным голосом, стараясь не выдать своего волнения. Изредка она поднимает глаза и, продолжая говорить, скользит взглядом по нашим лицам. В глазах у нее недоумение.

Войска Южного фронта оставили Дон… Позорно, панически бегут… Тяжелая обстановка на юге страны… Ни шагу назад!..

Мы слушаем ужасные вещи. Страшные слова. Я чувствую, как стала ледяной струйка пота на спине. По телу забегали мурашки. На мгновение я закрываю глаза, и мне кажется, что сейчас грянет гром и небо расколется на части. Уже слышны далекие раскаты, они приближаются…

Но ничего не происходит. Открыв глаза, я вижу все ту же тихую улицу, следы колес на мягкой пыли и покосившийся плетень. Из-за плетня с любопытством глядят на нас полосатые арбузы.

Ракобольская кончила читать.

В полном молчании мы стоим усталые, голодные и плачем. Мы ведь тоже «войска Южного фронта»…

Трудными дорогами