Вернись в Сорренто?..

И потом, что бы она ни пела – грустное или веселое, – хочется ей как-то помочь, что-то очень хорошее сделать. Человеком себя чувствуешь, правда…

Школьник:

– Мне очень хочется путешествовать, посмотреть разные страны, но я пока еще учусь.

А Анна Герман рассказывает о каких-то событиях у себя на родине, о композиторах, с которыми работала, о случаях из собственной жизни, потом о ком-то из наших расскажет… И все становится общим, общим, как будто нет рубежей и границ. Волшебство какое-то!

Мне теперь кажется, что я Польшу давным-давно знаю. Изучать польский язык я уже начал.

Подвести итог этим высказываниям можно словами самой Анны Герман: «Я всегда пою с надеждой на то, что мои песни помогают людям жить, вселяют в них надежду и веру в лучшее завтра».

Анна Герман пробуждала неожиданную для эстрадного концерта тоску по чему-то несостоявшемуся, невстреченному, тоску по прекрасному, что неизменно венчает настоящее искусство…

Я уверена, что все присутствовавшие на ее концертах становились в те вечера лучше. Анна так доверялась самому искреннему, самому благородному в них, что не оставить все темное, все смутное и не устремиться всей душой к ней навстречу было невозможно.

Анна-Виктория Герман происходила из древнего голландского рода, осевшего в России 300 лет тому назад. Она родилась в городе Ургенче Узбекской ССР. В Ургенче их с мамой и старенькой бабушкой застала война. В Ургенче Аня пошла в школу, закончила первый класс, а когда война окончилась, вся семья переехала в Польшу, в город Вроцлав.

Окончив школу, Анна поступила на геологический факультет Вроцлавского университета.

С 1964 года началось стремительное восхождение молодой певицы на эстрадный Олимп. За два года, 64—65-й, на фестивалях в Сопоте, Ополе, Ульштине она получает семь первых премий и лавровый венок международного фестиваля в Остенде. Она совершает международные гастроли по Англии, Франции и США.

В 1966 году она приезжает в Варшаву для устройства своих гастрольных дел. Услышав звонок, поднимает телефонную трубку и с удивлением различает итальянскую речь… С дальнейшими событиями жизни Анны Герман читатель познакомился на страницах этой книги.

Приведу лишь письмо матери Анны Герман, посланное Лидии Ивановне Дубининой, ленинградскому другу Анны:

«Пишу Вам от имени моей девочки Ани. К сожалению, она ответить не в состоянии, но передает Вам, Вашим родителям и детишкам сердечный привет. Все, что с нами случилось, трудно описать, но кое-что Вам скажу. 27 августа, ночью, Анечка ехала с концерта. Пианист, молодой итальянец, ехал с большой скоростью, потерял управление машиной, и они разбились. Долго находились без сознания, пока их не нашли и не привезли в Болонью (80 километров).

Аня потеряла почти всю кровь и была на верной дороге на тот свет. Перелом левой руки (ниже плеча), левой ноги (ниже бедра), левой ключицы, на голове большая рана. Как говорится по-русски: не было надежды. Одним словом, горя – море».

Анна победила. И основой той редкой выносливости и великого терпения, с которыми она переносила физические муки, было не только чувство человеческого достоинства, так развитое в ней, но и врожденная мягкая деликатность, которая никогда, даже в столь ужасном положении, не позволила бы ей «обременять своими бедами» других, доставляя им чрезмерное беспокойство, но себя от чужих бед она не ограждала.

Совсем больная, писала Лидии Дубининой: «Извините, Лидочка, что так криво, я опять „прилегла“ немного. Упражняюсь все время, чтобы суставы в левой руке и ноге сгибались, пока хуже всего с нервной системой – сотрясение мозга и долгое пребывание без памяти не дают окрепнуть». В то время когда медицина категорически предписывала ей полный покой и положительные эмоции, она с головой окунулась в пучину человеческих страданий, сочиняя музыку для «Освенцимской оратории» на стихи Алины Новак, в основу которых вошли «рапорты» акушерки из концлагеря Станиславы Лещинской.

Вот какую тему выбрала Анна для своей первой работы. Почти во всех интервью Анна с законной гордостью упоминала о своей пластинке – «Освенцимской оратории», – но о том, что за этим стояло и чего это стоило, не сказала ни разу. Так же как не сказала, что это их личный с Алиной вклад в дело мира.

«Неужели и до катастрофы в Анне, тогда еще совсем молодой, жила эта жажда самоотдачи, это глубокое понимание и сострадание к людям?» – думала я неоднократно и однажды спросила ее об этом.

Как всегда уходя от темы «Моя жизнь в искусстве», она устало и печально сказала: «Ну что ж теперь говорить, здоровья-то нет…» Но и подорванного здоровья она не жалела для других. Достаточно было знать с какой подлинно материнской заботой она относилась к молодым коллегам. Впервые я это увидела на одном из ее концертов в Ленинграде, в Измайловском саду, на гастролях 72-го года.