Верное слово

– Я, Машенька, – проговорил он осипшим от вины голосом, закашлялся, пытаясь прочистить горло. Ничего не вышло. Игорь стоял в дверях, непроизвольно то сжимая руки в кулаки, то растопыривая немеющие от напряжения пальцы. – И скрывал всё. И мшаника разбудил. Когда подумал, что… – Матюшин повернулся к жене, хотел обнять ту, ради которой готов был на всё. Но Маша отшатнулась, отступила на шаг. Он безвольно опустил руки, тихо добавил: – Родная моя. Знаю, знаю теперь, что не ты это была. как увидел, что «серафима» след, так подумал – Машенька. Не мог я тебя опять потерять. Жизни без тебя мне нет… Спрашивать не стану, куда ты ходила все эти вечера. Пусть другой, это не важно мне. Я тебе всё прощу, только останься…

Матюшин опустился на колени, сжал ладонями холодные Машины пальцы.

– Чайник надо поставить, – шепнула Лена в сторону и выскочила за двери. Решетников выскользнул следом, бормоча что-то о помощи с чашками. Смущённая Нина смотрела в окно, не решаясь пошевелиться. Только Сима, последними словами браня себя, что проговорилась, так и сидела, не шелохнувшись, смотрела на стоящего на коленях Игоря. И сердце кровью плакало. Не сумел Виктор встать на колени, когда уговаривал её остаться, – больная нога не слушалась, – но говорил с тем же жаром, что и Матюшин. С любовью говорил. С любовью, которой больше не будет, потому что больше нет его. И будь сейчас шанс, сама упала бы Сима на колени, умоляла бы вернуться, остаться, обещая забыть ложь и предательство, – лишь бы почувствовать ещё раз его ладонь, что гладит по волосам, услышать голос.

– Другой? – оборвала мужа Маша, всхлипнула: – Разве мне нужен кто-то кроме тебя?

– Тогда куда ты ходила?! – Игорь вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату. Пользуясь мгновением Машиного замешательства, Нина проскочила от окна к двери, дёрнув за собой Серафиму, выволокла в прихожую. В дверь кухни видно было, как профессор и Лена сидят по разные стороны столика, глядя не друг на друга, а на не желавший закипать чайник. По их напряжённым позам сразу становилось ясно: каждый старается не пропустить ни слова, доносящегося из комнаты.

Нина не стала хитрить – прижалась к стене у двери, слушала. Сима остановилась рядом с ней. Хотелось вернуться в комнату, но что-то подсказывало: права Нина, пусть поговорят с глазу на глаз. У остальных достаточно хороший слух, чтобы не смущать супругов, но не пропустить ни слова. Сейчас вся информация на вес золота.

Сперва слышны были лишь шаги Игоря. Видно, Маша не знала, что сказать. Наконец она заговорила, так тихо, что Громовой пришлось придвинуться к самой створке двери.

– Я… – Маша замялась, мучительно выбирая слова, – я к бабке ходила.

Шаги Игоря остановились.

– Марья, – донеслось из-за двери, – что за чушь! К бабке! Какой бабке?

– Бабке Алевтине, в Заречье, – прошептала Маша смущённо, едва не плача от стыда. – Слух прошёл, что она… неродящих заговаривает. Ну, я и пошла… посмотреть, что к чему. Думала, стихийная магичка, а она даже и не маг вовсе… травами всякими лечит, разминает узлы недужные…

Маша смущённо замолчала.

– Ну какие узлы?! Ты дипломированный маг! – воскликнул председатель насмешливо и горько. – Тебе научный атеизм Евгений Лазаревич преподавал! А ты про какие-то узлы и травки. Ересь ведь, Маш, ересь и бред! Ведь ты советский человек, офицер боевой – и к бабке?! Тебя лучшие маги лечили, профессора, доктора наук. Думаешь, бабка нам поможет?! Не меньше тебя я хочу, чтобы у нас был ребёнок. Я не хочу, чтобы какие-то шарлатанки завлекали тебя пустой надеждой. Чтобы ноги твоей больше у этой Алевтины не было! Слышишь!

– Я доченьку хочу, – пробормотала Рыжая, всхлипывая совсем по-детски.

– Маш, – шепнул Матюшин, и в голосе его было столько боли, что Сима снова обругала себя за привычку думать вслух. – Давай сиротку из дома малютки возьмём? Что хочешь сделаю, только брось ты глупость эту. Не сумеет нам никакая бабка помочь. Антинаучно это всё, Машенька, и жестоко. Мучает тебя твоя Алевтина зря. Не смей больше ходить! Только сердце рвать и себя обманывать.

– Может, и обманывать, – шмыгнула носом Маша. – Только… вроде как… получилось.

– Да откуда тебе знать?.. – заговорил председатель и осёкся. – То есть… получилось у неё? У тебя… у нас…

– Пару недель погодить ещё хотела, – извиняясь, пробормотала Маша смущённо. – И Егоров говорит, что не иначе… чудо. Антинаучное, да, только мне всё равно. Если получится, я Алевтине Сафроновне ножки поцелую, наплевав на весь научный атеизм, хоть бы и сам Евгений Лазаревич меня стыдил.

– Чудо ты мое антинаучное, – прошептал Матюшин охрипшим голосом. – Что ж ты мне не говорила? Ведь я сто раз за тебя умереть готов.

– Не надо за меня умирать, – отмахнулась Маша. – Как я одна ребёнка поднимать буду?