Верное слово

А вот отцов не было. Были фотографии. Последние. Сорок третьего – на Машкином комоде. Сорок четвёртого – на полочке буфета Игоревой матери.

Суббота и воскресенье прошли, как и полагалось, в хлопотах по хозяйству: Игорь, голый до пояса, стучал молотком на крыше; Маша, натянув какие-то обноски, возилась с матерью и младшими в огороде, таскала воду, полола. Шли уже дальние соседи, с окрестных улиц; в маленьком Карманове отныне два своих собственных мага, да ещё и здесь родившихся! Не в секретных институтах где-то в Москве, где совсем другая жизнь, а тут, рядом, под боком – эвон, один молотком машет, другая с тяпкой на грядке.

И всё вроде бы хорошо, да что-то нехорошо, как в сказке про Мальчиша-Кибальчиша. Смутное что-то висело в воздухе, словно низкое облако, душно казалось не по погоде. Детвора бродила какая-то притихшая, никто не шалил, не носился с визгами, не карабкался по деревьям или по речному откосу, не плескался на тёплой отмели. Сидели вокруг матерей.

Вечером, когда наконец справились с дневными делами, и Игорь, и Маша, не сговариваясь, выбрались на кармановский обрыв. Закат выдался тусклый, солнце тонуло в тучах, заречные леса затянуло туманами. Прогудев на прощание, застучал по рельсам на западный берег скорый поезд, точки освещённых окон, могучая туша паровоза. Замелькали козодои, придвинулись сумерки, а двое молодых магов стояли рядом и молчали.

– Эх, будь я не теоретиком…

– …а практиком краткосрочного прогнозирования, сиречь гадания, – подхватила Машка.

– Не нравится мне Заречье. – Игорь вглядывался в сгущавшийся сумрак, быстро поглощавший луга и опушки.

– Мне тоже, – призналась Маша. – А чем – сказать не могу.

– Вот зачем здесь теоретики? – тоскливо осведомился Игорь. – На кой Отец нас сюда отправил? Здесь ни частные решения, ни даже общие не нужны.

Машка поправила воротничок платья, словно невзначай коснулась серебряной цепочки. Игорь заметил, что она нет-нет да тронет странный оберег Отца. Словно ответа спрашивает. А может – просто спокойнее оттого, что знаешь: декан лучше понимает, что к чему. Была бы серьёзная угроза – неужто не сказал бы.

…Так и разошлись, ничего не увидев, встревоженные и недовольные собой.

Но прошла ночь субботы, и воскресенье минуло, и не случилось ничего плохого. Игорь починил крышу, Маша управилась с огородом, во всех подробностях порассказали родным и соседям про московскую жизнь, «что там продают», и наутро, в понедельник, надев всё самое лучшее, нацепив награды, которые вообще-то в Карманове носить было не принято, только по большим праздникам, – отправились в горисполком. Маша всё в том же синем форменном платье, с белым «поплавком» институтского значка и орденом Красной Звезды на правой стороне груди и целой колодкой медалей слева, среди которых выделялась «За Отвагу» со старым пятибашенным танком, каких теперь уже и не бывает. Игорь в военной форме без погон, сапоги сверкают, и ордена в ряд – две «Славы», не хухры-мухры. «Жаль, война кончилась, третьего не успел получить», – мелькали порой тщеславные мысли. Игорь себя, конечно, одёргивал, мол, как это «жаль», сколько людей бы погибло зря! – а всё равно до конца прогнать не мог. Так хотелось собрать полный орденский прибор! Ведь не за так же их дают, не абы кому вешают!

Под горисполком пошло здание бывшей городской управы. Игорь помнил, как мама ворчала порой, что, мол, при царе и градоначальник, и полицмейстер, и земские выборные, и школьное начальство – все помещались в одном месте, всем двух этажей вполне хватало; а теперь и горкому партии своё, и горздраву, и отделу милиции, и горторгу с гортопом, и каких ещё только «горов» не напридумывают – всем отдельный дом подавай, да чтобы на главной улице!

– Документы. – Открылись двойные двери с бронзовыми ручками, и там за барьерчиком с пузатыми балясинами обнаружился молодой милиционер. Белая рубаха, ремень, портупея, кобура. Отродясь в исполкоме никакой охраны не водилось. Лицо незнакомое, молодое. Не воевал парень.

Игорь поймал себя, что смотрит на младшего сержанта с каким-то недоверием, лёгким, но тем не менее. Парень ведь не виноват, что опоздал родиться.

Маша первой протянула удостоверение. Не паспорт, как у обычных гражданских, а офицерскую книжку, пухлую, хорошей кожи, особое тиснение и краска, каким сноса нет.

Обычно удостоверение это («…присвоено воинское звание маг-старший лейтенант…») действовало на чинуш и постовых не хуже книжечки министерства госбезопасности. Младшему сержанту полагалось немедля встать по стойке «смирно» и отдать честь, однако тот лишь взглянул в документ совиным взглядом, сел, обмакнул перо и принялся медленно, неторопливо вписывать Машкины данные в здоровенную «Книгу посещений».

Пока вписывал, аж чуть высунув язык от усердия, Игорь невольно огляделся – вдруг ожила старая фронтовая привычка: «оказавшись в помещении, прежде всего головой крути, осмотри каждый угол, чтобы в спину внезапно не ударили».