Верное средство

– Чего? – У меня волосы на загривке зашевелились. – Знаете, что, Фома Измаилович, ребенок не виноват в дурости взрослых. Я взрослая и сама несу ответственность за свои поступки. А если вы Тихомира отправите в интернат, то я его удочерю, – ляпнула. Подумала секунду и исправилась. – Усыновлю. Или как там…? Возьму под свою опеку. Отмою вторую половина особняка, переду туда и будем мы вам все равно глаза мозолить каждый день, и вам будет стыдно!

По мере моего монолога у Карапетова глаза становились все больше и больше. У Зои, кстати, тоже, но она хотя бы явно веселилась. Директор это, кажется, тоже заметил.

– Ладно, дома поговорим, – проворчал он и… поднял меня на руки.

– Я сама пойду, – попыталась возразить.

– Сначала выздоровейте, – не согласился Фома Измаилович. – А пока будете сидеть на руках и думать о том, куда можно лезть, а куда нет.

– А вы мне не указывайте, – огрызнулась. В ответ он только фыркнул. – Стойте! – вдруг вспомнила. – В кабинете осталась корзина с яблоками.

Карапетов тяжело вздохнул, развернулся и отправился за корзиной. В итоге я держала в руках эту самую корзину, а директор меня. И в машине я с корзиной ехала. И в особняк меня занесли так же.

Тихомир с видом побитой собаки ждал нас на кухне. Вот прямо так и стоял, понурив голову и готовый к тому, что его сейчас, действительно, отдадут в интернат. Разве можно так ребенка пугать?

– Тихомир, завтра мы с тобой займемся масштабной уборкой, – оповестила я мальчишку.

Тот резко поднял голову и недоуменно на меня посмотрел.

– Завтра никто ничего убирать не будет, – проворчал Карапетов, усадил меня на стул и внимательно посмотрел на своего воспитанника. – Глаз с нее не спускать, – велел он и вышел прочь.

– Меня не выгонят? – Безмерно удивился паренек.

Я только хмыкнула.

– Считай, что я нас спасла от неминуемого изгнания, – шутя поведала и посмотрела на настенные часы. – Слушай, ребенок, а у нас поесть что-нибудь осталось? Что-то я жутко голодная.

Тихомир радостно улыбнулся.

– Сейчас пельменей сварю, – сказал он и отошел к плите.

К моменту возвращения на кухню переодевшегося в домашнее Карапетова, в кастрюле уже закипала вода, а мы с Тихомиром тихонько обсуждали, что теперь делать с ворованными яблоками.

– Съесть, – рекомендовал подросток.

– Сварить варенье? – Предложила я.

– Отдать кому-нибудь, – ответил он.

– Сами съедим, – возмутилась я. – В хозяйстве все пригодится.

– Испечем шарлотку, – объявил вошедший на кухню директор и вытащил пельмени из морозилки. Что-то там поколдовал над кастрюлей, бросил пельмени вариться и подтащил корзину к себе. – А это откуда? – Взял он самое большое яблоко.

– С яблони, – доверительно сообщила я.

Карапетов поджал губы, вытащил из кармана спортивных штанов телефон и набрал чей-то номер.

– Макс, на твоих яблонях яблоки съедобны? Ага, хорошо, – он убрал телефон обратно.

– Яблоки могут быть ядовитыми? – Ужаснулась я. Что это за сад такой, где яблоки есть нельзя. Ой, а если бы мы их на зуб попробовали?

– Эти яблоки можно есть, – ответил Фома Измаилович и отвлекся на приготовление пельменей.

– Ты меня чего не предупредил? – Шикнула Тихомиру.

– Сам не знал, – прошипел он в ответ.

– Вот поэтому и надо предупреждать, когда вы куда-то идете и что-то берете без спроса, – хмыкнул Карапетов, каким-то образом услышавший нас.

– А вы тоже оборотень? – Не удержавшись, спросила.

У него из рук выпала шумовка, которую он успел подхватить до того, как она долетела до пола. Фома Измаилович грозно глянул сначала на меня, потом на Тихомира, затем снова на меня.

– Да, – коротко ответил он и отвернулся.

– И Макар? – А что? Должна же я и это знать. Может быть, он мой будущий муж.

– И Макар. Почти каждый мужчина в Березкино является оборотнем, – не оборачиваясь ответил он.

– А в Мае? – Интересно же.

– В Мае в основном живут вылеченные… – Карапетов замялся.

– Мутанты? – Припомнила я.

– Да.

Так, над этим надо было поразмыслить. Но если смотреть сейчас на директора и сидящего рядом со мной ребенка, то я никаких отличий от людей в них не видела. Ну, может быть, цвет глаз кажется ярче человеческой нормы. А так…

– А вы превращаться в кого-то умеете? – Поерзала на стуле.

– Неа, – ответил уже Тихомир. – Это свойство почти утрачено.

Я обрадовалась. Тогда буду считать их людьми. Они же совсем обычные. Пельмени, вон, лепят и едят.

Пельмени, кстати, и в этот раз были сварены с какими-то другими специями, но все равно были очень вкусными. И шарлотка, на которую мы все вместе резали яблоки (большое я не дала резать), тоже была вкусной. Когда мы, похихикивая, принялись ее есть, я вдруг почувствовала себя… как бы частью семьи. Меня сегодня, конечно, отчитали за безалаберное поведение и запретили передвигаться самой, но у меня было полное ощущение, что обо мне заботятся. Впервые за много лет.

Уже вечером я сидела на кровати в своей комнате и строчила Аринке гневные сообщения по поводу поведения ее мужа (ябедничать он вздумал), когда коротко постучав в дверь, вошел Фома Измаилович.