На лестнице перед квартирой Красновских и между этажами были люди. Борис без галстука, бледный и с красными глазами вошел к Каретниковым. У них было не заперто. Здесь царила грустная деловитость: хлопотали родственники, знакомые, приехавшие по инерции запланированного и переориентированного мероприятия.
Вера Андреевна у трюмо поправила черную косынку. Кивнула Хмельницкому.
— Вера Андреевна, Леня сейчас…
— Да, да, я знаю. Он звонил. Саша с утра поехал туда. Ксюша у себя…
Борис осторожно постучал и приоткрыл двери.
— Можно?
Ксения обернулась от стола. Черное платье и бледность делали ее красавицей. Девушка торопливо просматривала альбом с фотографиями, очевидно, выбирала снимок.
— Входи. — Она пригляделась к Борису и вернулась к альбому. — Что с тобой? Ты выпил?
Хмельницкий поморщился, и вяло отмахнулся.
— Ксюш, я знаю, сейчас не время, — он помялся. — Но, если ты меня простишь за все. То может потом, когда все… закончиться. Только ты мне не говори сейчас ничего. Я знаю, ты его любишь. А я тебя такую люблю еще больше… — он смешался и замолчал, с тоской ощущая: то главное, что он понял и хотел сказать, слова не вмещают.
Ксения подошла и уткнулась ему в грудь. Ее плечи вздрогнули. Боря неловко погладил девушку по спине, успокаивая, и прижал к себе.
— Ничего, поплачь. Говорят, потом легче. Я зайду к Красновским. Простится с ним. А потом пойду. Ладно?
Ксения закивала. Борис еще крепче прижал ее к себе.