Верность

Свои первые шаги в спорте Анатолий делал как игрок хоккея с мячом в команде завода «Красный богатырь». Было ему тогда 12 лет. Затем играл в московском «Спартаке», а в 1961 году пришел в ЦСКА, где под опекой А. В. Тарасова и расцвел его необыкновенный талант. Вот как сам Тарасов говорил о достоинствах этого великого форварда 60-х годов: «В игре Анатолия поражает скорость. Прежде всего скорость мысли. Порой мне кажется, что игра Фирсова состоит из непрерывного ряда озарений: в горячей напряженной обстановке, мгновенно ориентируясь, он находит самые неожиданные решения. Второе – это скорость исполнения того или иного технического приема, паса, обводки. И третье – скорость бега. Три скорости, взятые вместе и перемноженные.

Он первым в нашем хоккее освоил новый финт „конек-клюшка“. В ходе игры охотно принимал жесткую борьбу. И дело, конечно, не только в одной его одаренности. Успехи Фирсова объясняются его жадностью к хоккею, от него чаще всего я слышал просьбу позаниматься с его звеном дополнительно. У него даже дома есть штанга, и надо сказать, что у штанги не бывает выходных дней».

На чемпионате мира 1971 года в Швейцарии Анатолий сильно простудился и слег с температурой 39 градусов. А дела складывались так, что нашей команде обязательно требовалась победа в очередном матче. Фирсов сумел убедить врача в том, что он уже вполне здоров, и вышел на площадку. Виданное ли дело – играть с такой температурой? А он играл! Не о себе думал – об интересах команды.

Допускаю, что кто-то, прочитав это, скривится: стоит ли, дескать, так рисковать своим здоровьем ради спортивного успеха? Вопрос спорный, и однозначного ответа на него нет. Но вот что для меня абсолютно ясно: Фирсов в любой ситуации поступит так же – он думает вначале не о себе, а о своих товарищах, он человек коллективный, ради других людей он готов на все. А так жить и нужно – уж это-то бесспорно.

У меня иногда спрашивали: «И как это тебе удается быть таким покладистым парнем? Вечно ты улыбаешься, ко всем добр… Откуда это идет?» Все оттуда же – из тарасовской школы. Да и чего тут удивляться, если я веду себя нормально, по-человечески? Разве популярность и награды дают кому-нибудь основание на то, чтобы быть высокомерным, капризным и считать, что тебе все дозволено? Напротив, слава обязывает меня тщательно взвешивать каждый свой поступок, каждое сказанное слово. Она как увеличительное стекло, которое позволяет людям рассматривать тебя с ног до головы. Будь начеку!

Порой с горечью видишь такую картину. Идет известный спортсмен к автобусу после матча, а к нему, набравшись храбрости, со всех сторон с мольбой тянутся мальчишки:

– Дайте, пожалуйста, автограф.

Но наш спортсмен, едва замечая их, сквозь зубы цедит:

– Отстаньте.

Но это же абсурд! Для кого же ты играешь в хоккей, как не для наших мальчишек? II для кого ты побеждаешь, как не для них? Мы воспитываем ребят своим хоккеем. Они видят в чемпионах кумиров и хотят быть похожими на нас. А тут «отстаньте». Для мальчишек – катастрофа, горе. Во что же ему верить теперь? В кого?

Увы, есть такие спортсмены.

Про себя скажу: я всегда стараюсь быть доброжелательным к людям. Не изменяю своему стилю даже в крайних случаях.

…Прошло некоторое время, и ко мне пристало другое прозвище – «Дзурилла». Наверное, потому, что у меня и у блиставшего тогда чехословацкого вратаря были похожие имена – Владислав, Владо. Я ничего против не имел, моему самолюбию даже льстило, что армейцы хоть и косвенно, но ставят меня рядом с великим голкипером. Первым вратарем ЦСКА тогда был Коля Толстиков, и «Дзурилла» с удовольствием носил не только свою, но и его клюшку. Коля меня многому научил. Ученик же в итоге оказался «неблагодарным» – вытеснил коллегу с первых ролей.

До сих пор у меня осталось какое-то чувство вины перед Колей, перед Лапшенковым, перед Адониным я невольно загораживал им дорогу наверх. Психологически им было трудно заставить себя работать в полную силу, зная, что Третьяк почти наверняка останется первым вратарем. Хотя если объективно рассуждать, то какая тут вина? Разве стал бы я мешать, если бы кто-то вдруг заиграл лучше меня?…

Я уже был первым вратарем ЦСКА, а Колину клюшку все равно носил, и никто этому у нас не удивлялся. В армейском коллективе привыкли уважать всех, кто старше.

За эти годы у меня в клубе и в сборной было много товарищей вратарей, и каждый меня чему-то научил.

В 1971-м в Швейцарии состоялось мое «утверждение на должность» основного голкипера сборной СССР. Приехал я на предварительные игры чемпионата мира в Берн вторым номером, а уезжал из Женевы две недели спустя первым.

До сих пор храню в памяти ощущение силы, свежести, уверенности, которое не покидало меня весь тот сезон. Все получалось! В чемпионате страны, в неофициальных международных матчах, в главных турнирах – везде… Вот был сезон!