Верность

Он уже начал засыпать, когда услышал через открытый иллюминатор какой-то возглас и вслед за ним резкую трель авральных звонков: боевая тревога! Беловеекий вскочил, все спали не раздеваясь, и побежал на палубу. Ещё на трапе он ощутил какой-то мягкий толчок и услышал крики на баке. «Ночью напали, мерзавцы!» – подумал он и через толпу вооруженных матросов протиснулся к брашпилю. Там уже был командир.

– Штормтрап! – рявкнул его голос.

Включили освещение, штурман перегнулся через планширь. Вода с шумом вливалась в прижатый к якорь-цепям большой, чем-то нагружённый сампан, он кренился и вот-вот должен был затонуть. Вдоль борта плыли арбузы. Что за наваждение! Из города ночью везут арбузы! И вдруг понял, что это не арбузы, а головы пассажиров сампана, вероятно груженного мешками с солью. Контрабандисты!

Сампан, пуская пузыри, пошел ко дну, течение его развернуло и потащило под днище корабля. Три обезумевших от страха человека вцепились в якорь-цепи, им спускали штормтрап. Один из них захотел быть первым и бросился к раскачивающейся балясине, но не рассчитал и сорвался в воду. Течение моментально утащило его под днище. Двух подняли на борт.

– Михаил Иванович! – крикнул командир. – Живо на катер! Спасайте людей!

– Орлов! Паньков! Губанов! За мной на катер! – скомандовал штурман и побежал на корму. Катер стоял на бакштове, Паньков его сейчас же, по знаку штурмана, отдал. Катер понесло течением, мотор не заводился. Губанов выругался, перестал крутить ручку и стал заливать «затравку» – по нескольку капель бензина. Наконец мотор взревел, и штурман повел катер зигзагами по течению, вверх по реке.

– Факел! – скомандовал он.

Паньков и Губанов обмотали носовой флагшток обтиркой, полили бензином и зажгли. Воды реки осветились красноватым мерцающим светом. Через минуту подобрали первого тонувшего, затем ещё двух и спасательный круг. Продрогшие и напуганные, китайцы жались в носовой части катера. Штурман продолжал поиски, но больше людей не было.

Вернулись на корабль, там уже был пробит отбой. Пятеро спасенных устроились сушиться на котлах. Нифонтов, при посредничестве Мити, их допрашивал. После заверения, что утром их накормят и отпустят на все четыре стороны, спасенные заговорили: на сампане их было семнадцать. Два гребца, четырнадцать носильщиков и чжу-жэнь – хозяин. Хотели, как обычно, пройти под форштевнем. Но когда часовой на баке их окликнул, гребцы налегли на единственное весло, и оно неожиданно сломалось. Запасного не было. Потерявший управление сампан навалило, скренило и утопило сильное приливное течение. Спасены гребец и четыре носильщика. Остальные, вероятно, утонули.

– А может быть, доплыли до отмели, – сказал штурман, – река здесь не очень широка.

– Не думаю, – возразил командир, – они и не пытались плыть. Или не умеют плавать, или воспитанная веками покорность судьбе.

– Да, народ с оригинальной психологией, – отозвался старший офицер.

– Бытие определяет сознание, – заключил комиссар. – Дайте им возможность по-человечески жить, и от покорности судьбе не останется и следа.

– Во всяком случае, проверка нашей боевой готовности прошла отлично, – отметил Нифонтов.

Но этим дело не кончилось. На рассвете переменившееся течение поднесло к борту речную джонку со спущенным парусом.

С нее взывали о помощи. Подали бросательный конец, подтянули её к трапу.

– В чем дело? – спросил вышедший на палубу командир.

– Раненые в ней, Александр Иванович, – доложил вахтенный офицер, – истекают кровью.

– Разбудите Глинкова, пусть осмотрит, сделает перевязки и доложит мне, – приказал командир и ушел в каюту.

На джонке было семь человек. Трое с ножевыми ранами, двое с утонувшего ночью соляного сампана. Старик, видимо шкипер, и мальчик-юнга невредимы. Ночью на джонку напали пираты, шедшие под парусами на такой же джонке. Похитили хозяина – сельского купца – и поранили его приказчиков, пытавшихся отстоять своего патрона.

– Теперь пираты, в дополнение к отобранной у купца выручке, наверно, будут требовать за него выкуп, – сказал Митя.

Боцман дал старику новый фал взамен выдернутого пиратами для связывания пленника. Спасенные и экипаж джонки получили на камбузе завтрак. Перед подъемом флага джонка поставила парус и ушла в канал за пагодой Лунг-Ва.

– Да, – сказал штурман, вступая на вахту, – у Секонд Пойнт скучать не приходится.

На кладбище кораблей снова застучали кувалды и раздались крики рабочих, волочивших вырубленные листы обшивки на плашкоут. Заслоняя дали парусами, в Шанхай спешила вереница джонок. С берега подплыл на своей шампуньке перевозчик Сэм. Пульс огромного, скрытого в дымном облаке города чувствовался и здесь, на отдалённом речном рейде.

107

В первом кубрике «Адмирала Завойко» было душно. Посредине на табурете сидел комиссар. Беседа возникла сама собой: на неё не сзывали, но все свободные от службы стояли и сидели вокруг. Длительная стоянка на отдаленном рейде в ожидании каких-то событий нервировала команду и заставляла искать объяснения, прежде всего у комиссара.