Верность и соблазны

На мгновение Анне показалось, что весь мир замер: остановились танцующие пары, умолкла музыка, стихли разговоры… А в следующую секунду она уже не кружилась в вальсе с Айвеном, а бежала прочь, прочь из залы, а люди расступались перед ней, смыкались за ее спиной, и… начинались пересуды. Но Анне было совершенно все равно.

– …Так какие у вас планы на ближайшее будущее, МакТирнан? – Граф Рэйвенвуд, отвратительно бодрый и жизнерадостный, откусил от наисвежайшей булочки и потянулся за кофейником. – И, может быть, прикажете подать мне чаю? Я уже видеть не могу этот ваш кофе.

– Распорядитесь сами, – отмахнулся Айвен, пытавшийся заставить себя съесть хоть что-нибудь. Мысли о том, что придется что-то жевать, а потом проглотить, вызывали приступы тошноты. Видимо, не все стадии пытки еще пройдены. – Вы же как-то справлялись без меня… – Он помедлил, стараясь припомнить, а потом весьма похоже изобразил интонации графа: – Пять дней и шесть ночей.

– Так какие у вас планы? – снова задал вопрос граф, заполучив в свое распоряжение чайник с отличным китайским чаем, который Айвен привез в багаже. – Мне пора возвращаться в Лондон, пока графиня не начала розыски. Видите ли, я не хочу, то есть я совсем не хочу, чтобы Луиза даже заподозрила, чем я на самом деле занимался, сбежав в Шотландию под благовидным предлогом. Это может стоить мне жизни. Да, она совершенно точно меня убьет. И вас тоже. И все мои старания и страдания, – Рэйвенвуд прикоснулся к скуле, по-прежнему украшенной синяком, – пойдут прахом.

Айвен едва не рассмеялся, представив, как леди-супруга убивает графа. Но сдержался. Сомнительно, что какая-либо дама, будь она хоть гренадерских статей, смогла бы нанести ущерб графу Рейвенвуду. Хотя тот и не отличался богатырским сложением, скорее был даже щупловат, но это была тонкость и гибкость отличного английского лука, который можно согнуть, но нельзя переломить. При определенном освещении он казался брюнетом, однако стоило солнцу коснуться его волос, становилось видно, что граф Рэйвенвуд – рыжий. Впрочем, Бог его миловал, так что избавил от веснушек, бича многих рыжеволосых. Хотя… в данный момент следы ветряной оспы прекрасно играли роль веснушек. Если бы Айвен являлся хоть сколько-нибудь поэтом, то он назвал бы внешность и характер графа эльфийскими, но МакТирнан был далек от поэзии, поэтому находил Рэйвенвуда наглецом, однако наглецом скорее очаровательным. Такие или сразу нравятся – или сразу же отталкивают навсегда. Айвен вздохнул и смирился с тем, что граф ему скорее нравится. Придется с этим жить.

– Планы… – Айвен вернул булочку на тарелку и задумался. – Что-то я пока не способен обдумывать планы. А уж тем более их воплощать.

– О, МакТирнан, предлагаю прежде всего собраться с духом и прекратить страдать.

– Да что вы знаете о страданиях, граф, – меланхолично заявил Айвен, снова пытаясь заставить себя взять булочку.

– И знать ничего не желаю, – отмахнулся граф. – Жизнь прекрасна и замечательна.

– Вы думаете?

– Я уверен.

– Что-то я сильно сомневаюсь в том, что моя жизнь прекрасна и удивительна. А вот в то, что ваша такова, я вполне верю.

– И моя жизнь была бы еще прекрасней, если бы вы с мисс Суэверн все же воссоединились.

– Знаете, граф, – Айвен решительно отодвинул тарелку. – Сейчас, поразмыслив обо всем на трезвую, если так можно сказать, голову, я сильно сомневаюсь, что это возможно.

– И что такого мисс Суэверн написала в своем письме?

– Ваша догадливость, граф, чрезвычайно раздражает.

– Я знаю. – Рэйвенвуд налил себе еще чаю и кончиком ножа подтолкнул тарелку Айвена обратно к нему. – Съешьте булочку. Так что в письме?

Айвен проигнорировал булочку, но на вопрос ответил:

– От меня требуют правду. Всю. С подробностями. И еще… Не знаю, насколько допустимо обсуждать это с кем бы то ни было, но я знаю, что смогу заставить Анну принять меня без всяких условий. Я взрослый опытный мужчина и точно знаю, что смогу. Сыграть на ее чувствах, сыграть на ее неопытности – это не слишком сложно. Учитывая, что я знаю: она меня любит. И, хоть это и не делает мне чести, я бы предпочел именно так и поступить.

– Что ж, честность – похвальное качество, – покивал граф. – Чего я не могу сказать о вашей нравственности. То есть о безнравственности.

– Знаете ли, постоянные убийства – пусть это и называют войной – и долгие годы в Азии способствуют избавлению от всякой и всяческой морали и нравственности.

Рэйвенвуд хмыкнул.

– Я всегда считал, что нельзя считать человека совсем пропащим, если он различает, что хорошо, а что плохо. Вы, МакТирнан, эту разницу понимаете. Хотя не стану отрицать, что вполне можете поступить безнравственно. Но все равно вы будете знать, что это плохо. Если бы это было не так, вы бы не искали – не знаю, забвения? покоя? – в опиуме.

– А вы не допускаете, что я просто-напросто слабый человек?

– Нет, – покачал головой граф. – Не допускаю.

Дальнейших объяснений граф давать не стал, так что пришлось Айвену продолжить давать объяснения.