Верность и соблазны

– Я вас прикрою. – Граф Рэйвенвуд вышел из-за кустов, словно сидел там в засаде. Увидев недоумевающий, подозрительный взгляд Анны, он поспешил объяснить: – Я не подслушивал, правда. Я просто вышел подышать свежим воздухом. Луиза, кстати, отправилась домой. А леди Присцилла слишком занята общением с графом. Я ей скажу, что мисс Суэверн уехала с Луизой.

– Я… – Анна встала со скамейки. – Я так понимаю, это заговор. И не пытайтесь меня провести.

– Нет-нет! – поднял руки в отстраняющем жесте Руперт. – Просто… Уезжайте. Вам нужно поговорить, а парк Тремейна – не самое подходящее место.

– Анна? – Айвен протянул ей руку, совсем как там, в бальной зале.

И Анна отбросила все сомнения. Будь что будет. Сегодня она или услышит всю правду – и примет ее, примет Айвена, или простится с ним навсегда. Анна коснулась его ладони и позволила увести себя в темноту сада.

Наемный экипаж быстро довез их до узенькой улочки где-то на задах Гросвенор-сквер. Анна не следила за дорогой. Она просто держала Айвена за руку и наслаждалась теплом его ладони, согревающим ее похолодевшие пальцы даже сквозь перчатку.

Айвен, не выпуская ее руки, провел Анну через темный холл и гостиную в маленький уютный кабинет с окнами, выходящими в запущенный парк. Обстановку и парк за окнами Анна отметила, когда Айвен зажег несколько свечей на массивном столе в правом углу кабинета. В центре комнаты стоял удобный даже на вид диванчик, куда Анна и села – ноги после танцев ужасно болели.

Айвен прислонился к столу, закрыв от Анны почти все свечи. Его силуэт темным плотным призраком вырисовывался в их неверном свете.

– Анна, ты потребовала от меня правду – и ничего кроме правды. Поговорим.

Айвен отошел от стола и опустился на колени у ног Анны. Его рука осторожно коснулась вышитых цветов на юбке. Этот жест, такой простой и такой неожиданно интимный, вдруг вынудил Анну задержать дыхание. Из приоткрытого окна тянуло ночной прохладой, огоньки свечей чуть колыхались на сквозняке, отбрасывая причудливые тени. Анне непреодолимо захотелось протянуть руку и погладить Айвена по голове, прикоснуться к стриженым волосам. Какие они? Мягкие, как были в юности, или стали жесткими и непокорными? Говорить? О чем?

– Анна?

Не отвечая, она стянула сначала левую, а потом правую перчатку и бросила на ковер, где они сиротливо растеклись озерцом белого шелка.

Айвен проводил взглядом перчатки, а затем придвинулся ближе к дивану, пытаясь заглянуть Анне в лицо. Анна, словно во сне, смотрела, как ее рука поднялась и коснулась его волос. Жесткие и непокорные. Потом щеки. Пробивается щетина. Анна попыталась убрать руку, но Айвен потянулся за ней, словно не в силах разорвать прикосновение.

– Анна… – Он придвинулся еще ближе, сминая пышные юбки.

И тогда Анна тоже склонилась к нему навстречу и прижала его голову к груди, коснулась щекой стриженых, жестких, почти колючих волос и замерла, затаив дыхание. Спустя невероятно долгое мгновение Айвен мягко отстранился, но не разорвал объятья.

– Анна, – голос его срывался, словно он задыхался после быстрого бега. – Ты хотела поговорить.

– Иди сюда, – Анна похлопала ладонью по дивану рядом с собой. – И расскажи мне все, начиная с того самого момента, как ты написал мне письмо, где предлагал расторгнуть помолвку.

Анна имела достаточно времени, чтобы подготовиться к этому разговору. Например, эту фразу она даже прорепетировала несколько раз. И только благодаря этим репетициям ей удалось сейчас произнести ее без запинки. Близость этого нового Айвена, сильного, здорового и спокойного, заставляла путаться мысли и внушала ощущение… безопасности? Как странно. Он едва не убил ее, а она чувствует себя в безопасности рядом с ним.

– Я отправился в Китай. Потом было пять лет войны. А потом я поступил в секретную службу, откуда уволился несколько месяцев назад. – Айвен не стал садиться на диван, а остался на ковре у ног Анны. – Но ты ведь не это хочешь услышать.

– И это тоже. Что ж, ты служил своей стране, это похвально.

Он помолчал немного, собираясь то ли с духом, то ли со словами, а затем заговорил – неторопливо, взвешенно, только Анна откуда-то знала, что он наверняка не репетировал перед зеркалом, как она, однако и фальши в его словах не чувствовала. Настало время откровенности.