Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли

Приказ, извещая армии о вторжении французов на территорию империи, кончался так: «Не нужно Мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян.

Воины! Вы защищаете Веру, Отечество, Свободу. Я с вами. На зачинающего — Бог».

Ловкий царедворец Шишков не преминул закончить приказ фразой, которая, судя по всему, понравилась государю.

Фельдмаршалу Салтыкову объявлялось о несокрушимой решимости царя бороться до победы. «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве Моем» — такими были последние слова письма к Салтыкову.

Александр, прочитав оба документа, подписал их, и только тогда, в пятом часу утра, лег спать, почти не раздеваясь, сняв лишь сапоги и сюртук.

Утром 13 июня в войсках был зачитан первый в Отечественной войне приказ Барклая-де-Толли.

«Воины! Наконец приспело время знаменам вашим развиться пред легионами врагов всеобщего спокойствия, приспело вам, предводимым самим монархом, твердо противостоять дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны!

Вас не нужно воззывать к храбрости; вам не нужно внушать о вере и о славе, о любви к государю и Отечеству своему: вы родились, вы возросли и вы умрете с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов!»

В конце того дня, когда в войсках зачитывали приказ военного министра, Александр сделал последнюю попытку примириться с Наполеоном.

В десять часов вечера 13 июня Александр пригласил к себе Балашова и, улыбаясь, сказал:

— Ты, верно, не ожидаешь, зачем я тебя призвал. Я намерен послать тебя к Наполеону. Поступаю я таким образом потому, что граф Нарбонн был у меня, а ответного визита мы не наносим. Поезжай, и пусть Европа узнает, что даже после того, как Наполеон открыл эту кампанию, мы готовы ее прекратить в самом начале.

Ступай, Александр Дмитриевич, к себе и готовься к отъезду, а я пока напишу письмо Наполеону. И как только будет оно готово, то тут же пришлю за тобою.

Во втором часу ночи за Балашовым был прислан фельдъегерь, и он снова отправился к Александру.

Царь сказал ему:

— Передай Наполеону, что если он готов к переговорам, то они могут начаться немедленно. Я ставлю перед ним одно-единственное условие: ни один вооруженный неприятель не должен находиться при начале переговоров на территории России.

Балашов откланялся и с первыми лучами солнца выехал из Вильно, сопровождаемый урядником, казаком и трубачом Лейб-казачьего полка.

Уже через час они увидели первый авангардный конный караул. Несмотря на то что их было всего двое, французы поскакали навстречу, и один из них, вплотную приблизившись к Балашову, приложил к его груди пистолет и потребовал, чтобы русские остановились.

Балашов сказал, что они — парламентеры, после чего француз-гусар пистолет опустил и приказал своему товарищу отправляться к их командиру. Вскоре тот вернулся вместе с полковником Юльнером, который расспросил Балашова более подробно и послал короткое донесение обо всем находившемуся неподалеку от места встречи Мюрату.

Мюрат, встретив Балашова, был изысканно любезен и подчеркнуто доброжелателен. Он велел одному из своих адъютантов сопровождать парламентеров до штаба маршала Даву, а сам поехал дальше.

Даву встретил Балашова без учтивости и потребовал отдать ему письмо, написанное Александром для Наполеона.

Балашов стал говорить, что должен вручить письмо сам, но Даву, рассердившись, сказал:

— Здесь вы у нас, сударь, и извольте делать то, что вам велят.

Балашов письмо отдал, и Даву, смягчившись, пригласил его позавтракать с ним. На следующий день, за обедом, Даву сообщил Александру Дмитриевичу, что получил указание Наполеона оставить его здесь, добавив, что вскоре поступят и другие распоряжения на его счет. Сам же приказал закладывать экипаж, чтобы выступить со своим корпусом вперед, чего не стал скрывать и от Балашова. Кроме того, он сообщил, что русские уже оставили Вильно и французы вошли в город. Это было чистейшей правдой: едва русский арьергард вышел из Вильно, как французы тут же вступили на улицы литовской столицы.

Однако прежде, чем это произошло, было и следующее…

Как только Балашов поехал с письмом Александра к Наполеону, император вызвал Барклая к себе и объяснил, для чего министр полиции отправлен им в неприятельскую ставку.