Верность и терпение

Бой за Бендеры был самым знаменитым подвигом полка, который ходил на приступ двадцать раз и все же захватил крепость. Полк понес тяжелые потери, и сам его командир — полковник князь Иван Александрович Багратион, племянник грузинского царя, возглавлявший все двадцать атак, был тяжело ранен. Он отбыл на длительное лечение и больше в Псковский карабинерный не вернулся, а полк принял новый командир — полковник Андрей Шток. Под его команду весной 1778 года и прибыл Барклай.

Карабинеры в те дни только что пришли на новые квартиры со слободской Украины, где целый год стояли в резерве, готовясь к очередной войне с турками. Ожидания оказались напрасными, и Псковскому карабинерному приказано было перейти в Лифляндию, в крепость Феллин.

Крепость, только называвшаяся так из-за того, что некогда была рыцарским замком, находилась сравнительно недалеко от Петербурга. Это обстоятельство и подвигло дядюшку Георга отослать Михаила в полк, ибо шел ему уже семнадцатый год — самое время вступать в службу. Сам Михаил уже два года как был готов к этому, но полк его часто переходил с места на место, был к тому же вблизи от театра военных действий, и Вермелейны не решались отправить юношу, почти еще ребенка, в далекое и опасное странствие.

А в феврале 1778 года бригадир узнал, что Псковский карабинерный переводится в Лифляндию и что в Военной коллегии намерены надолго оставить его там.

— А на чем же основана такая ваша уверенность, господин генерал? — спросил Вермелейн.

И собеседник его коротко ответил:

— Англия, бригадир.

Возвратившись домой после визита в Военную коллегию, Вермелейн прошел к Мише в комнату, чем несколько удивил его: обычно все разговоры проходили в гостиной, а ежели дядюшке нужно было сказать ему что-либо серьезное, особенно неприятное, или же побранить за что-то, хотя последнее случалось весьма редко, для таких случаев предназначен был бригадирский кабинет.

На сей раз дядюшка заговорщически улыбнулся и проговорил:

— Ну, Михаил, поговорим о серьезном с глазу на глаз, чтобы напрасно не волновать Августу. — Вермелейн зачем-то подошел к глобусу и, положив на него руку, сказал: — Был я в Военной коллегии и взял письмо к твоему командиру Андрею Штоку. Твой полк пришел ныне в Феллин и, как меня заверили, будет квартировать там долго: на случай высадки десанта английского. А чтоб знал ты, каковы мы нынче с Англией, и пришел я к тебе, ибо в беседе нашей без глобуса обойтись нельзя. Теперь Россия не только с соседями своими дела имеет, но и все, что где в мире ни происходит, непременно ее касается.

Вермелейн взглянул на Мишу и усомнился: «А нужно ли ему все это? Поймет ли? Молод ведь еще». Однако то, что волею обстоятельств его воспитанник оказался причастным к этому конфликту, требовало объяснений — ведь перед ним сидел не просто дворянский недоросль, но молодой офицер, которому надлежало знать и понимать маневр своего полка.

И тогда Вермелейн позвал Михаила к себе и стал читать рефлекц о том, что есть ныне Россия и отчего конфликтует она с Англией.

— Сколь ни покажется для тебя нежданным или же весьма далеким то, о чем скажу я, однако ж следует всегда помнить, что истинное знание есть только то, которое восходит к причинам. Причиною же нашего с Англией противустояния является то, что стала Россия, подобно ей, мировою державою.

Произошло это, когда Петр Великий вошел в Европу с нашей победоносной армией и пустил на просторы морей не виданный дотоле никем победоносный же российский флот. И все то означало, что великие европейские державы — Англия и Франция — должны были признать Россию равной себе и отныне именно так и воспринимать ее. Первое серьезное столкновение произошло у нас с Англией, когда начала она воевать с вечным своим врагом — Францией — за спорные заморские территории. Мы втянулись в эту войну на стороне Франции и семь лет сражались с союзной англичанам Пруссией. Чем эта война кончилась, ты знаешь.

Однако, окончившись в Европе, продолжалась она за океаном.

Вермелейн прервался на мгновение и подозвал Мишу к глобусу.

— Смотри, — сказал бригадир, показывая Мише Западное полушарие. — Вот здесь, — Вермелейн показал на зеленые пространства ниже Великих озер, где на Восточном побережье «означены были тремя точками всего три города — Нью-Йорк, Бостон и Филадельфия, — и возникло это новое, независимое от Англии государство. А мы стали на его сторону — не столько потому, что оно нашей государыне понравилось, сколько потому, что Англия все еще остается нашею недоброжелательницею и, не побоюсь сказать, неприятелем. Потому-то и ждем мы со дня на день высадки ее десанта в Лифляндии или даже в Ингрии[20], под самым Петербургом.