Верность сердца

Хоакин знал это наверняка, поэтому больше не спешил. Он нагнетал напряжение.

Он мысленно взял ее, быстро и жестко. Затем так же мысленно стал играть с ней, томить ее, выуживать ее мольбы и стоны, дразнить ее, медля, испытывая, будоража до крайности… Хоакин решал, как вести любовную игру. От его решения зависело то, как он к ней приблизится, как прикоснется, поцелует, разденет…

В представлениях Хоакина от ее поступков ничего не зависело. Он почитал исключительно своей прерогативой решать, как следует поступить. Он не допускал мысли, что в претворение его планов может вторгнуться посторонняя воля. Его сознание полностью исключало такую возможность.

И это не удивительно. Во-первых, он давно умел нейтрализовывать такой малозначительный фактор, как несовпадающее желание другого человека, во-вторых, если этот фактор все же норовил испортить его удовольствие, то он всегда мог повести себя так круто, что оппоненту мало не казалось. И в этом исходе тоже было свое удовольствие, и немалое. Но в данную минуту Хоакин меньше всего желал заходиться от бешенства. Им всецело владели планы любовные.

А Кассандра была женщиной опытной. И она отлично знала, чего хочет Хоакин. Знала, что он выбрал ее из прочих претенденток за эти белокурые пряди, которые свободно струились по ее плечам, за точеную фигурку, бередившую воображение любого психически и физически здорового мужчины. Он выбрал ее, не за протестные выступления и независимость. Да и она присмотрела в нем отнюдь не мягкотелость…

— Итак, привет, — сумрачно подытожил Хоакин, медленно приближаясь.

— Привет, — повторила женщина.

Хоакин остановился, не дойдя до нее метра полтора, и сделал ленивое приглашающее движение рукой, как бы призывая Кассандру добровольно кинуться к нему на шею. Жест, невзирая на всю его вальяжность, казался безапелляционным.

Но Кассандра не спешила принять его приглашение, она продолжала стоять па месте, внимательно и взволнованно наблюдая за Хоакином.

— Кассандра, — слегка разочарованно проговорил он.

Ее лицо стало тревожным.

Хоакин был вынужден приблизиться к женщине вплотную и почти по-братски обнять ее — ему вдруг показалось, что Кассандра вот-вот заплачет.

— Хоакин, — растроганно пролепетала она.

Хоакин умел из всего извлекать плюсы. Безошибочно ощутив ее беспомощность, он легко поднял женщину и понес.

— Кэсси… — нежно промурлыкал он, положив Кассандру на постель.

Он решительно распечатал поцелуем ее губы. Не нужно было быть ясновидцем, чтобы понять, как ей это понравилось.

Хоакин призвал себя проявить всю возможную нежность. Он не сомневался, что ему подвластно все, по крайней мере, в границах этой спальни он властелин…

— Хоакин, как же долго я этого ждала, — прошептала Кассандра.

— Я дольше, — хрипло заверил Хоакин, не спеша приступать к новым ласкам. — Я скучал по твоим уютным бухточкам. Слонялся как бездомный. А ты, жестокая, меня изводила, — пожаловался мужчина.

— Прости, сокровище, — искренне повинилась Кассандра.

— Я даже не предполагал, что дома так тепло и приятно, — проговорил он, вновь начиная ласкать ее.

— Добро пожаловать, — отозвалась Кассандра, с блаженной улыбкой на устах.

— Казалось, околею, если ты меня не пустишь.

— Знаю, знаю, милый, — горячо бормотала она, крепко обняв любимого.

По какой-то неясной для женщины причине Хоакин против обыкновения повел себя очень трепетно, действовал плавно и осторожно, чего прежде с ним не случалось.

Поначалу ей чего-то недоставало, ибо он приучил ее к напору, к страсти на грани изуверства, к тяжелому труду в постели, к мучительному достижению катарсиса. А потом распробовала и поймала себя на мысли, что и это хорошо.

Кассандра расслабилась и наслаждалась, пока Хоакин бороздил бескрайний океан чувственных ощущений и открывал экзотические острова. В итоге она полностью растворилась в знойном парящем облаке, затем рассыпалась ливневым потоком…

Как чудом спасшиеся после шторма, они лежали, каждый на своем берегу большой и влажной постели. Не только у Хоакина обнаружились провалы в памяти — Кассандра с трудом припоминала собственное имя. Она бы предпочла остаться частью любимого, но приходилось возвращаться к сознанию себя.

Женщина распахнула глаза и, увидев, что комната ходит ходуном, закрыла их опять. В голове распространилась замечательная пустота и безразличие к себе. Ее переполняло чувство

лежащему рядом мужчине. В этом чувстве была и благодарность, и нежность, и восхищение, а поскольку он сотворил чудо, она готова была вознести его на любую высоту.

Хоакин тоже знал, что сотворил чудо. Но он был более озабочен, чем его женщина, не понимая, почему все показалось ему таким новым. Он не мог допустить мысли, что прежде делал это иначе. Зачем иначе? На этот вопрос он не знал ответа.