Вернусь, когда ручьи побегут

Пару лет назад случился у Нади командировочный роман в городе Севастополе. Познакомились непосредственно в подводной лодке, на монтаже аппаратуры. Он – представитель заказчика, военный, – Наде пришлось тогда сильно понервничать, сдавая свой очередной профессиональный экзамен, – строгий такой был дядька, взыскательный. Но оказался очень даже милый, человечный, заботливый. Когда закончили работу, розы принес, на ужин пригласил, по набережной потом гуляли… Юг, море, красивый город, черные ночи, белый китель… Ну и так далее. Она совершенно очарована была, и седины его Надю не смущали. Так обычно и случалось в Надиной жизни, что «вычисляли» ее именно зрелые, опытные мужчины, давно и безнадежно обремененные семейством с двумя или больше детьми. (У Валерия Романовича их было четверо, один из которых едва вышел из грудного возраста.) Мужчины заставали Надю врасплох. Вот идет Надя Маркова по дороге в английском костюме, в белой блузке, ладная, с сильными икрами, в туфлях на высоком каблуке, деловито так идет, и вдруг из кустов возникает востроглазый охотник, берет ее за руку и рассказывает, как ему несказанно повезло, что он встретил такую женщину на своем жизненном пути, и, пока Надя смущенно слушает, оказывается, что английский костюм уже валяется в придорожной пыли, а она сама барахтается в чьих-то умело-умных руках. Потом охотник исчезает, а Надя еще некоторое время стоит на обочине, перебирая босыми ногами и недоумевая, как это все могло с ней случиться.

Ближе к зиме Валерий Романович возник снова – в качестве командированного на брега Невы. Встретились неожиданно тепло, почти как близкие люди. Его белоснежные усы дивно пахли трубочным табаком. Приятельница дала ключи от квартиры – на все выходные. Надя очень нервничала, ломала голову, что соврать маме. «Значит, так, – сказала Камилова, ударив себя по коленке. – Хватит! Маме скажешь, что ночевать дома не будешь, проведешь выходные с мужчиной». «Открытым текстом?» – ужаснулась Надя. «Открытым текстом!» – подтвердила Александра. «Нет, не могу… Она не переживет». – «Надя, побойся Бога! Тебе тридцать пять лет! Это уже даже не смешно». Надя соображала, лоб ее покрылся бисерным потом. «Я могу провести с ним целый день, а к ночи вернуться, в конце концов…» «Нет! – безжалостно сказала Камилова. – Ты скажешь правду. Или я перестану тебя уважать!» И Александра посмотрела на Надю так, что та поджалась и поняла, что слова Сашины серьезны.

Когда Надя, собравшись с духом, сделала домашним заявление – спокойно, но твердо, Зинаида Михайловна притихла, села на табуретку, подперла подбородок ладонью и некоторое время молчала, примиряясь с неотвратимостью проклятого полового вопроса, который, как ни крути, предполагает половой ответ. «Женатый?» – спросила она. «Нет… то есть да». Мать поджала губы, безнадежно повела рукой, встала, опираясь о столешницу, и буднично-деловито осведомилась: «Белье-то постельное там есть? Надо свое взять». И, порывшись в шкафу, снабдила дочь комплектом нового постельного белья с крахмальной хрустцой и банными полотенцами в количестве двух штук. Наде тогда показалось, что она совсем не знает своей матери.

– Ну пережила же она тогда твое грехопадение? Очень даже мудро пережила, – продолжала Александра. – Надо было тебе ребенка родить от этого многодетного. Сейчас бы уже бегал на радость бабушке.

– Типун тебе на язык, – сказала Надя с сердечным испугом. – Ты сама-то подумай: в моей семье принести во втором поколении ребенка в подоле! Да и не хочу я детей.

Александра с сомнением хмыкнула.

– Надька, но ты же задыхаешься от недостатка настоящей жизни – свежих чувств, новых эмоций!

– А ты от их переизбытка! – парировала Надя. Саша засмеялась. – Вы все от меня чего-то ждете! Ты ждешь от меня поступков и острых решений. Мама с Веркой – чтобы я не делала глупостей и все осталось по-прежнему… Вы давите на меня со всех сторон. А я рвусь в клочья между вами.

– А ты не рвись! Себя слушай. И наплюй на всех. В том числе и на меня.

– Как ты легко рассуждаешь!

– Надя, твоя идея всеобщего мира – фикция в чистом виде! Ты никак не можешь с этим смириться. Хочешь, чтобы все остались довольны, чтобы никого не огорчать!

– Да, хочу!

– Но так не бывает, черт возьми! Всегда найдется кто-нибудь, кого твой поступок ранит или просто будет неудобен. Потому что нарушится привычное равновесие. От тебя ждут обычного поведения, а ты вдруг коленце выкидываешь. Скажут: не так надо было поступать, да и жить надо не так, по-другому. А родные и близкие в этом смысле – самые непрощающие и есть!

– С тобой, Сашка, трудно спорить, – подытожила Надя подавленно. – Я буду думать. Мы еще вернемся к этому разговору.

Но к разговору так и не вернулись, в начале июня Александра с дочкой перебрались на дачу, и Саша осталась в уверенности, что Надя так и не изменит ничего в своей жизни. Будет томиться, протаскивать себя через игольное ушко изо дня в день, заполнять пустоты мелкими заботами, жалеть себя ближе к ночи и ждать чего-то другого, правильного, хорошего, что должно случиться в ее жизни, – но не случалось…