Вернусь, когда ручьи побегут

«Еще одна глава из книги „Я и мои женщины“», – подумала я, глядя в его бодрую спину. И, защитив тревожно бьющееся сердце «бронежилетом», отправилась на свидание с «суфием».

* * *

«Ваш выход!» – услышала Надя голос распорядителя. Из-за кулис была видна огромная, залитая светом сцена. Публика в зале замерла в ожидании. «Ну что же вы! – нетерпеливо сказал распорядитель. – Идите!» И слегка подтолкнул Надю в спину. Она шла по сцене, как по огромному футбольному полю, и тысячи глаз отслеживали ее неуверенные шаги. Остановилась у края оркестровой ямы, посмотрела в темноту зала. В голове пронеслась мысль, что нечто подобное уже было в ее жизни: сцена, публика, Надин сольный номер, – тогда в решающий момент у нее пропал голос. Глаз выхватил лицо матери в первом ряду партера. Зинаида Михайловна с напряженным испугом вглядывалась в дочь, и рот у нее слегка приоткрылся. Рядом, на откидном стульчике сидел отец, сгорбившись и стиснув ладони между колен. Проступили лица знакомых, сослуживцев, одноклассников, соседки по старой квартире. Стояла тишина. Вяло перемещались пылинки в луче софита. Кто-то нетерпеливо кашлянул, и зал солидарно откликнулся недовольным шепотком. Надя набрала воздух в легкие, напряглась, готовая взять первую ноту. «Свидетель Маркова!» – вдруг донесся до нее голос откуда-то издалека. Надя в испуге огляделась. Праздничный концертный зал превратился в зал суда, а она стояла не на авансцене, а за высокой конторкой рядом с судейским столом. «Свидетель Маркова, в каких отношениях находился обвиняемый с убитой Натальей Герц? Пожалуйста, отвечайте!» Спазм намертво перехватил горло, стиснул голосовые связки. Она начала задыхаться…

…И, наконец, проснулась. Сырая, холодная рубашка прилипла к спине. Простыня сбилась. Взмокшие ладони продолжали сжимать горло. Ее трясло, словно там внутри, за грудной клеткой, спрятался заяц с прижатыми ушами и дробно бил лапой по ребрам. Сердце запаниковало, сбиваясь с ритма. «Спокойно! – приказала себе. – Не в первый раз». Села на кровати, спустив на пол ледяные ноги, сделала осторожный длинный вдох. Луна смотрела из окна круглым мертвенным оком. Часы показывали половину восьмого – утра, вечера? Вспомнила: вернувшись сегодня с кладбища в пятом часу, рухнула без сил в постель и сразу заснула. На кладбище сильно замерзла, даже ритуальная рюмка водки на помин души не помогла. Народу собралось немного – трое одноклассников да старики-родители. «Мы стареем, а Наточка наша все такая же юная», – говорила Вера Ильинична, очищая от снега овальное фото большеглазой девочки с пушистой косой. «Ну что же ты, Боря, налей ребятам еще по рюмочке, они ж озябли. Закусывайте, пирожки сегодня пекла, в газету завернула, чтоб теплые… Боренька, ты достал пирожки?» И когда старик наклонился и полез в сумку за пирожками, Надя увидела за его спиной высокую сутуловатую фигуру мужчины, идущего по аллее с белыми цветами в руках. И хотя Олег сильно изменился, она узнала его сразу, по безошибочной подсказке сердца. Он заметил их, остановился в секундном замешательстве и быстро прошел мимо. Надя сделала несколько шагов в сторону и постаралась встать так, чтобы Олег не попал в поле зрения Наташиных родителей.

За двадцать лет – Бог миловал – они не разу не встретились в этот день на кладбище, хотя иногда, приезжая, находили две белых хризантемы на могиле. Никто, разумеется, не спрашивал, от кого они: догадывались.

Открутить бы все назад и вырезать из жизни один-единственный кадр: зимний день, дача в Вырице, сбор бывших одноклассников, только что сдавших свою первую сессию…