Вернуть Боярство 12 (СИ)

Копьё. Длинное, трёхметровое копьё с тридатисантиметровым наконечником, мой Разящий Небеса, величайший из моих артефактов — вот что я предпочитал использовать в те дни, когда был первым среди равных себе. Среди тех, слабейший из которых мог одной лишь мыслью убивать подобных моему сегодняшнему противников, среди Великих Магов, чье могущество пугало даже Младших Божеств и заставляло серьёзно задуматься перед любым деянием в смертном мире их Старших коллег — стоит ли оно того или нет… Не Танцем Меча был истинно силён Пепел, нет — его могущество покоилось на оружии простолюдинов, на Игре Копья!

И словно слыша мои мысли, словно отвечая моей душе, Меч Простолюдина ответил мне — и в яркой вспышке, в неизмеримо короткий миг моя ладонь вместо привычной рукояти меча ощутила древко длинного, трёхметрового копья. И моя левая рука, помимо моей воли, игнорируя все привычки моего нового тела, сама собой легла на древко, тело изменило позицию — Меч врага сошёлся с моим Копьём!

Это было не как какое-то там вшивое, воспетое десятками тысяч писак «второе дыхание». Не было это и неким «откровением» или ещё какой-то чушью. Всё было совсем, абсолютно иначе… Я словно бы стал цельным, таким, каким должен был быть изначально, обрёл ту частичку себя, которой мне столь долго не хватало, и единственной мыслью в моём разуме оказался вопрос — какого хрена я всё это время делал, играя в мечника?! Безмозглый полудурок, по своей тупорылости едва себя же не угробивший…

Копьё в стремительном выпаде летит в лицо рыцаря смерти, и длинный двуручный клинок подобно хищному, атакующему свою добычу соколу срывается вверх, стремясь отразить выпад, подловить моё оружие и закружить, с подшагом сближаясь ко мне, а затем обрушить клинок на меня. И его манёвр и замысел, несмотря на свою простоту, хороши — подобным приемом, примененным здесь и сейчас, в максимально подходящий для этого момент, при своей скорости и силе, он мог бы подловить девятьсот девяносто девять величайших копейщиков из тысячи.

Но я — куда лучше, опытнее и сильнее даже этого, одного из тысячи, единственного способного отразить его контратаку копейщика. Колени взвыли от острой, вспыхнувшей безжалостным пламенем от практически разорвавшихся связок, копье, нацеленное в глазницу шлема, стремительно закрутилось ещё до соприкосновения с мечом, а сам я сделал шаг навстречу рыцарю, прокручивая своё оружие вокруг своей оси.

Исполинский меч рухнул, промчавшись в сантиметре от меня, вниз, сделавший шаг одновременно со мной рыцарь оказался, к своему удивлению, за моей спиной — а моё копьё, прокручиваясь вокруг меня даже быстрее чем я сам, подсекло ноги здоровяка, заставляя того лишиться равновесия.

Серое пламя рвануло во все стороны, отшвыривая меня от врага, и он стремительно вскочил на ноги. Меж нами было добрых десять метров, и на этот раз рыцарь смерти не спешил срываться в стремительный, всесокрушающий натиск. Последний обмен ударами заставил могучую, искусную в мастерстве боя нежить ощутить то, что зачастую недоступно большинству полагающих себя сильными и опытными боевыми магами разумных — ту тонкую материю, соприкосновение аур, эфира, эмоций, мыслей, магии и даже самих душ материю, что царит меж двумя искусными воинами в момент их поединка. Только истинно лучшие, истинно достойнейшие и талантливейшие, отдавшие искусству боя всего себя воители способны ощущать подобное. Миг, когда два врага осознают и понимают друг друга лучше, тоньше и глубже, чем близкие товарищи и друзья, глубже и сильнее, чем возлюбленные, чем родители и дети — ибо оба они поставили на карту всех себя, встретив достойного врага. И эта незримая субстанция меж ними в единый, кратчайший миг способна сказать им больше любых слов и многочасовых объяснений.

Не знаю, что легло в основание этого могучего рыцаря смерти. Не ведаю, что за великий талант фехтования был у одной из основных жертв, принесенных ради его создания — но это был воистину гений. И затем, после своего создания, этот гений в искусстве двуручного меча годами, а возможно веками оттачивался, достигая своих нынешних высот — и потому я сейчас стоял перед величайшим своим противником в этом мире. Перед тем, схватка с кем могла помочь мне шагнуть выше пределов своего мастерства, с тем, кто, не будь он моим врагом, был бы мне лучшим другом — но судьба-злодейка распорядилась иначе.

Не знаю, кто ты, враг мой. Но по твоей смерти я буду искренне скорбеть…

Рыцарь смерти, порождение Магии Смерти, чей разум должен был искать в своей жизни лишь двух вещей — исполнения воли своих хозяев и способов утолить вечно терзающий его голод кровью живых, удивил меня. Прежде, чем мы продолжили, он коротко, отрывисто кивнул мне, и по возникшей меж нами связи я ощутил — это признание равного равному. Дань уважения врагу, которого ты искренне признаешь достойным…