Вернуть Боярство 14

— Не знаю, как было в твоем мире, но в нашем у меня не было выбора! — после некоторого молчания зло ответил древний Император. — Я пошел на этот шаг, что бы вечно защищать свою страну! Да, тысячам смертных приходится каждый день отдавать свою жизнь, дабы созданная мной Столица Мертвых сохраняла своё могущество — но благодаря этому Цинь пережила и отразила все угрозы, от армий кочевников до вторжений европейцев! Тысячи разных преступников, стариков и умирающих больных кладутся на алтарь — но под моим руководством и защитой страна процветает! Мы последние из тех, что удерживает статус Великой Державы с первого дня, как его обрели, ни разу не лишившись его! Так что не смей рассуждать о моих деяниях, реинкарнатор — в отличии от моей копии из твоего мира, я не умер, оставив беззащитной страну, а существую до сих пор! И скоро сделаю Цинь ещё больше, могущественнее и богаче, отняв у вас, варваров, земли, которых вы не заслуживаете!

— Что бы ни говорил в свое оправдание, какие бы мотивы, даже благородные, не преследовал — мне плевать, — в тон ему ответил ему тот, кто жил вторую жизнь и в ней выбрал защищать свою родину. — Я не из тех, кто сюсюкается с врагами, если верит, что у их поступков есть оправдания. Ты и твой потомок пришли с мечом в наши земли, ваши слуги убивали, калечили и насиловали моих сограждан. Вы разоряли и уничтожали города и села, пытали на алтарях детей и взрослых, мужчин и женщин — без разбора. Скармливали их демонам, жрали сами, несли горе и ужас на эти земли — и все это просто ради удовлетворения своей алчности…

Сам воздух зазвенел, задрожал от звуков голоса существа в облике молодого Архимага. С каждым сказанным словом его Глас набирал мощь, переходя в раскаты грома и треск яростных молний, выжигая в самом мироздании сказанное. На месте юноши, едва коснувшегося своего третьего десятка, Горюнову почудился высокий, закованный в причудливые доспехи зрелый воин в расцвете сил, лет тридцати пяти-семи, с незнакомым лицом и горящими ярким, нестерпимым ультрамарином радужками глаз. К концу его речи голос чародея грохотал, словно яростный шторм, несущий в себе весь гнев беспощадной стихии. А последние его слова заставили содрогнуться саму душу молодого чародея: