Вернуть Эву (СИ)

Я продолжаю верить.

Мне кажется, что если я заплачу, та тонкая, тоньше паучьего шёлка нить, которая до сих пор соединяет нас, лопнет, и мне только и останется, что падать в вечную ночь.

Дождь плачет за меня, а я жду.

Проходит день, деликатно шурша униформой уборщицы, тихо звякая больничной посудой, перешёптываясь обеспокоенными голосами родственников. Вечер решительно открывает двери, вступая в свои права вместе с плечистой медсестрой. У неё доброе усталое лицо и мягкие руки. Она приносит последние известия и остроклювый шприц, привет от Морфея.

Мне не нужны такие известия. Я послушно подставляю руку, закрываю глаза и падаю в черноту.

И зову его, зову, зову изо всех сил.

* * *

Солнце ощутимо припекало, озерная гладь бликовала так, что рябило в глазах. Я откинулся на шезлонге и прикрыл лицо бейсболкой, но не успел расслабиться, как в руку ткнулся влажный бархатистый нос. Через секунду под пальцы мне был подсунут теннисный мячик. Я сделал вид, что сплю. Лайк коротко тявкнул, выражая неодобрение. Потом взлаял — впрочем, негромко, не выходя за рамки нашей привычной игры. Наверняка ещё голову набок свесил, знаю я его.

Размахнувшись, я запулил мяч подальше в траву. Пёс, как обычно прозевавший подачу, рванул с пробуксовкой, смешно вскидывая рыжий зад. Толстый бублик хвоста задорно мелькал над сочной травой.

Когда мы решали, какую собаку завести, именно Эва настояла на покупке лайки. Я-то хотел зверя посолиднее, серьёзного — ротвейлера, например. Но на этот раз моя обычно уступчивая жена проявила твёрдость. Собственно, мне было сложно с ней не согласиться: я редко бываю дома, мне некогда заниматься собакой, а справится ли хрупкая женщина с дрессировкой бойцовского пса — большой вопрос. Так у нас появился Лайк, а через пару месяцев — ещё и Чуки, безалаберная его подружка, помесь лайки и колли.

Кстати, а эта балбеска где носится? Я оглядел луг, но второй собаки не обнаружил. Скорее всего, побежала к парковке встречать Эву. Добро, тут всё неподалёку, вместе придут, а пока Лайк шуршит в траве, вынюхивая мячик, у меня есть пару минут перерыва.

Усмехнувшись, я улёгся обратно на шезлонг.

Фоновый шум пляжа — играющие на мелководье дети, кантри, рассыпающееся озорной дробью из чьего-то радиоприёмника, смех, плеск воды и счастливые вопли бесящихся неподалёку подростков — убаюкивал, мягко уводил в дремоту. Я наконец-то научился расслабляться и никуда не спешить. Ну, хотя бы в выходной.

Где-то поблизости взвизгнул Лайк и вслед за этим громко залаял. Голос его дрожал от возбуждения. Нарвался на ежа, балбес, не иначе.

Я лениво приподнялся, потом сел. Пёс нёсся ко мне крупными скачками, что-то сжимая в пасти.

В подставленную руку, против ожидания, упал вовсе не теннисный мяч. На моей ладони лежал небольшой лиловый шар, искрящийся на ярком солнце сиреневыми брызгами.

Отчего-то резко захолодело под ложечкой. Перегрелся, что ли? Рассеянно потрепав по голове ждущего похвалы пса, я встал, в задумчивости глядя на воду. Неподалёку плескались в зарослях камыша дикие гуси, на мелководье под присмотром своих мамаш шумно резвилась малышня в ярких спасжилетах, большое семейство поблизости с аппетитом поглощало только что приготовленный шашлык, и…

К берегу причаливало каноэ.

Реющая на ветру фата. Пятна крови. Усталый мудрый взгляд.

Что за?.. Я потёр лоб. Оглянулся: заметил ли странную старуху кто-то ещё? По лугу наперегонки с огромным ротвейлером носился счастливый до одури Лайк. На секунду мне показалось, что чужой пёс — о трёх головах, и я зажмурился. Когда открыл глаза, собак на лугу уже не было.

Пляжный шум разом пропал, точно кто-то нажал на кнопку выключения громкости. Люди, ещё секунду назад заполнявшие собой пространство, потеряли объём, вылиняли до блёклых теней и рассыпались пеплом. Трава в одно мгновение покрылась ржавчиной гари.

Каноэ покачивалось прямо напротив меня, старуха смотрела серьёзно и почему-то с печалью. Подняв руку, она молча поманила меня к себе.

Точно заворожённый, я медленно шагнул на мокрый песок…

…Крик ударил в спину. Женский крик, полный боли. Она звала кого-то по имени, голос дрожал от напряжения, ещё секунда, и женщина сорвётся в плач, зарыдает, забьётся в тисках безнадёжности. Раз за разом повторяемое имя было откуда-то знакомо мне, и этот голос, нежный, дрожащий, как огонёк свечи на ветру — он тревожил меня, будил, он… звал… Меня?

Эва!

Шар в руке полыхнул так, что я на мгновение ослеп. Чернота моментально стекла с пальцев и рванулась во все стороны, поглощая луг, застывшие тени, шезлонги, деревья — весь этот замерший на повторе бесконечный уикэнд, где я валяюсь в шезлонге, играю с собакой и в ожидании Эвы всё глубже погружаюсь в безвременье прогоркшего мёда Лимба, в котором я увяз в числе других потерянных между жизнью и смертью…