Вернуть Онегина. Роман в трех частях

Она назвала свою коллекцию «Вторжение» и до предела насытила ее агрессивной женственностью и вкрадчивым соблазном. Изучая фотографии галактик, она выуживала из них совершенно невообразимые косматые цвета и их сочетания, исключая из космической палитры малейшие намеки на белый цвет.

В июле она отдала эскизы на проработку, август провела с мужем и сыном на Кипре, а в начале сентября запустила коллекцию в работу. Переживая упоительную магию превращения материала и силуэта в мысль, она чувствовала себя буром, преодолевающим преграду из прочной породы и имеющим целью проделать в ней отверстие, чтобы взглянуть на то, что прячется за ней.

Избегая тяжелых тканей, она одела своих девочек в органзу, гипюр, креп, муслин, буквально обнажив их поработительную суть до самых корней ног и волос. В спутники им она назначила вихлястых, расхристанных, камуфлированных под джунгли молодцов. Претерпев три метаморфозы, пройдя через танцпол и журавлиные танцы полов, зрелище завершалось финалом, в котором восхитительные воительницы выходили в широкополых, размером в солнечную систему шляпах и длиннополых распахнутых серебристых плащах, под которыми виднелись короткие, едва прикрывавшие бедра туники все тех же галактических тонов (образ защищенной доспехами цинизма женской души). Они уводили с подиума все тех же, но уже с попугайной яркостью одетых молодцов с их прооперированными любовью обезьяньими сердцами. Как видим, в своем резюме она не пощадила ни женщин, ни мужчин. А как же Клим? Да никак: бога сия сентенция не касается!

В октябре коллекция была показана на Неделе российской моды и имела шумный успех. Одним из первых ее поздравил уже известный ей профессор модных наук. Лаская ее масляным блеском глаз и растягивая избалованной улыбкой тонкие резиновые губы, он сказал буквально следующее:

«Наконец-то, Аллочка! Наконец-то вы попали в тренд! Именно, именно такой и должна быть женщина – чувственной и обольстительной! Я рад, что не ошибся в вас!»

Помнится, выслушав его, она испытала нечто похожее на то, что пережила в апреле, узнав о внезапной кончине московского Дома моделей, а именно: удовлетворение и досаду.

Были хвалебные отклики и ученые мнения, но исподнего смысла коллекции не понял никто, даже женщины. Уловив в ней космическое настроение, все почему-то решили, что вектор экспансии направлен, как всегда к звездам, а не к Земле. Что поделаешь: модельер, как и писатель, создает форму, в которой каждый, в том числе и критик, отливает лишь тот смысл, который ему доступен. И чем форма сложнее, тем она менее универсальна.

Таким вот образом, обращая депрессию в жизнеутверждающую тираду, Алла Сергеевна выстояла и вернула себя в строй. Не удивительно, что Нинкино донесение о том, что Сашка сбежал из Москвы, живет у них, работает у отца и собирается жениться, бесследно затерялось в суматохе тех осенних дней.

21

Рана затянулась, но рубец, заметный только ей, остался, и последующие два года – две тысячи четвертый и пятый были отмечены относительным душевным благополучием.

Положение ее со всех сторон было настолько прочным и приятным, что впору было искать необременительные трудности, дабы ими, как специями взбодрить сладкий и сытый вкус ее жизни. Имея возможность купаться в роскоши и предаваться самым немыслимым и изысканным удовольствиям, ей, кажется, нечего было больше желать и не к чему стремиться. Заметим по пути, что мы далеки от пошлого, расхожего мнения, согласно которому художнику, чтобы чего-то стоить, надлежит быть нищим и голодным. По нашему мнению человеку творческому куда лучше быть богатым мизантропом. Что до нашей героини, то, кажется, посвяти она свою скромную жизнь обработке чужих ногтей, она делала бы это также талантливо и самозабвенно, как и то, чем она, богатая и счастливая, занималась на самом деле.

В эти годы талант ее распустился с необычайной хризантемно-пионовой пышностью. Как написал про нее один критик: «Ее голос на сцене отечественной высокой моды можно смело назвать оперным – в отличие от прочих сильных, но все же эстрадных голосов. В нем высокая культура и богатый, исполненный чувства тембр, молодая мощь и зрелое мастерство, неподражаемый сплав современности и классики».

Все получалось у нее, все выходило легко и вдохновенно. Успех следовал за успехом, за хорошей новостью – еще более хорошая, и включаемая ими внутренняя иллюминация приподнятого настроения долго не гасла, перебираясь вместе с ней в ее сны.

Она завела привычку бывать на показах в Париже, Милане, Лондоне и даже Нью-Йорке, куда ее обычно в кампании переводчицы и телохранителя сопровождала одна из ее «творчих». После показов задерживалась там ненадолго, коллекционируя наблюдения и ощущения, которыми ее душа откликалась на краски, запахи и звуки чужой жизни. При себе всегда имела блокнот, куда набрасывала привидевшийся ей силуэт с приметами того пространства, откуда она его извлекла или в которое собиралась встроить.