Вернуть Онегина. Роман в трех частях

Известно, что жажда удовольствия у некоторых чувственных женщин превосходит страх аборта. Тем более удивительно, как с ней, благоразумной, случилась такая неприятность и случилась, между прочим, по ее же вине. Притом что бедный аккуратный Колюня не уставал блюсти заведенный ею порядок, подвела ее собственная, неоднократно подтвержденная вера в бесплодные дни, которыми она порой, как острой приправой перебивала пресный резиновый вкус его неутомимого Сизифа.

Господи, да как, скажите, ей, двадцатиоднолетней самке, полуобнаженной днем и обнаженной ночью, было уберечься! Ей, распаленной солнцем, возбужденной греховной, первородной свежестью воды и вкрадчивыми эфирами трав! Ей, наливающейся живительными ягодными соками и целебными мятно-смородиновыми с душицей и чабрецом отварами; ей, впитывающей босыми ступнями плодородную силу земли и затихающей, глядя на закат, в крепких и нежных объятиях с запахом горячей, омытой, обветренной кожи!

Ну как, скажите, не потерять голову от сияющего призыва обольстительной звездной бездны, как удержаться на ее краю, когда невидимые ночные колдуны властно подталкивают тебя туда – возбужденную, распаленную, налившуюся, впитавшую, признательную – и ты падаешь и возвращаешься, падаешь и возвращаешься, а потом засыпаешь, обессиленная, голая и жаркая! Как сохранить благоразумие в ленивой неге утренних пробуждений, когда просыпающиеся руки сами тянутся навстречу друг другу, чтобы замкнуть искрящуюся цепь эволюции! Возможно ли противиться тому, что называется жаждой жизни?

Ни о чем не подозревая, Алла Сергеевна весело и деятельно принялась после отпуска за работу. Не тревожимая подозрительными признаками, она пережила сухой жаркий август, и когда пришло время болеть, приболела, но вместо привычного весеннего полноводья обнаружила у себя скудные, болезненного вида и цвета выделения. На пятый день задержки она приступила к активным дружеским консультациям, и поначалу слабовыраженная и нехарактерная картина ее немощи говорила в пользу ложного испуга, но когда на десятый день ее пришла поздравить сама тошнота, а еще через пару дней проснулась грудь, то вопрос «откуда берутся дети» из плоскости теоретической перешел в практическую.

«Где, когда, как?!» – кричала Алечка в радостное лицо Колюни.

«Откуда же я знаю!» – глупо улыбаясь, разводил тот руками.

«Ты что, нарочно это сделал?! – злилась Алла Сергеевна и замахивалась на него локтем: – Ух-х, убила бы!..»

Уж как ни радовались Колюня с матерью, как ни умилялись, но она, ничего им не сказав, пошла и сделала аборт – беременность в ее расчеты не входила. Перед этим она несколько ночей подряд предавалась отчаянному, беспорядочному, смешанному со злостью и болезненным упоением спариванию, не заботясь уже о стерильности и чувствуя себя поврежденным утилизатором мужского вожделения, этаким спермосборником накануне ремонта. Распустившему слюни Колюне было позволено совершать обширные и своенравные набеги, и после его половецких плясок она, закрыв глаза и не спеша освобождать от него свои угодья, лежала на спине и прислушивалась, как внутри нее стихает гул возбужденного соучастия.

К ее жизненным впечатлениям добавилось посещение женской консультации – заведения особого, специфического, снабжающего своих посетительниц строгим и отстраненным выражением лица, так что, взглянув на них, легко догадаться, в каком месте на самом деле прячется и в чем заключается у женщин их Кощеева тайна. Помнит, как впервые после Сашки и Колюни в ее сокровенных складках копался чужой бесцеремонный мужчина, а другой мужчина в больнице, нагнав на нее страху, проникал в нее щипцами и пытал до нестерпимой боли, до животного крика. После пытки она сказала себе, что больше сюда не попадет, а поскольку полнеть от противозачаточных таблеток не собиралась, то впредь, до очередной потери собственной бдительности посадила Колюню на строгую резиновую диету.

Все то время, что она носила в себе Колюнин подарок, она испытывала совершенно новое удивление. Умиляясь порой подробностям плодоношения, которое в ней открылось, она, тем не менее, обходила стороной даже тень намерения оставить ребенка. Да, в ней жил ее ребенок, но этот ребенок был ей не нужен, потому что, как оказалось, материнское чувство было у нее далеко не на первом месте.

Конечно, аборт можно было сохранить в тайне, но она не стала об этом заботиться, а напротив, с некой рубиконовой усладой сообщила о нем своей лучшей подруге Нинке, с которой во время своих приездов любил откровенничать пьяный Сашка.

Вырвавшись из поля притяжения светила по имени случайная беременность, Алла Сергеевна ушла в учебный отпуск и углубилась в звездную пыль. Строго говоря, неправильно считать те дни безликими – все они давали поводы, пусть даже малые, для удивления. Это теперь они превратились в тусклую, скупо позвякивающую цепочку непонятной пробы, а тогда она проживала их, словно фонды осваивала – планомерно, энергично, продуктивно и с видом на конечную цель.