Вернуть Онегина. Роман в трех частях

Именно там незатейливые подруги его друзей пожелали сшить себе по случаю ее свадьбы вечерние наряды. Именно там шилось ее свадебное платье с завышенной талией и юбкой до пола, в струящихся складках которой прятался ее Масик. Тонкие лямочки и неглубокий прямой вырез оставляли достаточно места для игры бриллиантового ожерелья, отражающего блестящие подачи крупных живых сережек.

Они скромно расписались тридцатого сентября одна тысяча девятьсот девяносто третьего года от рождества Христова, и малолетние святые мученицы Вера, Надежда и Любовь были их свидетельницами со стороны небес.

Свадьба состоялась в том самом ресторане, где они с Климом обедали первый раз. От обилия торжественных мужских персон в темных костюмах и белых рубашках у нее рябило в глазах. Их обычно отчаянные и грубоватые спутницы, одетые в тот вечер в благородные придворные платья, выглядели дорогой оправой для драгоценной сверкающей королевы. Вполне возможно, что мужчины, глядя на своих облагороженных подруг, впервые уловили эстетическую эманацию того достатка, что достался им опасным и не вполне праведным путем.

Со стороны свадьба напоминала, скорее, чинное торжественное собрание, чем буйное национальное языческое действо, что неудивительно, учитывая состав участников. Впрочем, это вполне устраивало пятимесячную беременность Аллы Сергеевны и ее негромкую натуру.

В праздничном регламенте чувствовалась железная рука невидимой иерархии. В установленном в соответствие с заслугами порядке ораторы в разных концах стола вставали, изрекали немногословные прочувствованные поздравления и вручали подарки, которые она потом разбирала три дня. Она слушала их тяжелую речь, смотрела на их дубленые лица и думала, что такие люди не станут подчиняться, кому попало, а стало быть, если они выбрали Клима, то и ее выбор верный.

Ближе к полуночи Клим, не дожидаясь, пока чинные посиделки сменятся половецкой ночной гульбой, обошел гостей, с каждым попрощался, и новобрачные в сопровождении Маркуши и еще одной машины отправились на некую квартиру, где им предстояло провести брачную ночь, о чем Клим предупредил ее утром, велев бросить в машину необходимые домашние вещи.

Приехали и остановились на тихой незнакомой улице. Через высокую входную дверь попали в чистое, светлое парадное с охранником на посту и по широкой лестнице поднялись на третий этаж, где распрощались с Маркушей и охранником. Клим достал ключи, открыл массивную, красного дерева дверь и ввел Аллу Сергеевну в прихожую. Там он взял ее на руки и они, включая общими усилиями свет, обошли четыре обставленные новой мебелью комнаты и просторную кухню. Остановившись посреди огромной гостиной, он сказал то, о чем она уже начинала догадываться:

«Это мой свадебный подарок моей любимой жене…»

И она, обвив руками его шею и прижавшись щекой к его щеке, пробормотала, не сдерживая слез:

«Климушка, родной мой! Я так тебя люблю – ты не представляешь, как я тебя люблю!..»

Нет, в самом деле, об этом невозможно вспоминать без влажных ресниц и почтительного умиления. Как удивительно, неправдоподобно и невообразимо соединились их пути! Нет, нет, здесь обязательно следует помолчать и прислушаться к тому, как алые паруса золушкиного счастья наполняются благоговейным порывом признательности. Ах, Климушка – ее милый, любимый, закаленный судьбой боец с седою головой!

Дайте, дайте же проглотить благодарный комок…

4

Зная о нем то, чего не знали другие, она почти ничего не знала о его делах. И не удивительно: таков удел почти всех жен. Тем же желтым журналистам, которые питаются досужими домыслами, а в основание своих изысканий полагают убеждение, что жена априори не может не знать о делах своего мужа, заметим, что если бы им повезло думать иначе, то они занимались бы более достойным делом – например, сочиняли роман о некой девушке со швейной машинкой, ставшей известным отечественным модельером.

Откликаясь на ее робкие просьбы, он неохотно и скупо посвящал ее в свои заботы, не забывая воздвигать между ней и его миром пуленепробиваемое стекло полуправды. Через это стекло в ее оранжерею не проникали звуки стрельбы, ни хруст костей, ни холод мертвецкой, ни звуки похоронного оркестра.

Взобрался и лег на окно цветок, прижавшись щекой к стеклу…

Вне всякого сомнения, ее неведение было следствием щадящей дальновидности мужа – человека не просто неглупого, а как показала жизнь, выдающегося, какие только и могут родиться и вырасти в рабочей слободе городской окраины. Тот факт, что он при своем роде занятий ушел хоть и рано, но из своей постели, лишнее тому подтверждение. Как маленькие дети не умеют говорить шепотом, так и он не умел врать, и то, что он скрывал от нее неприглядную правду жизни, лишь свидетельствует в пользу его необыкновенной, обостренной опасностью любви. Вот почему в его письмах с фронта война представала совсем другой, чем из окопов.