Вернуть Онегина

Открытие Дома состоялось шестнадцатого сентября во второй половине дня. Приглашения, разосланные во все заинтересованные концы Москвы, собрали около ста человек. Алла Сергеевна, знакомая к тому времени со многими директорами московских швейных фабрик и главными редакторами модных журналов, лично позвонила каждому и просила быть. Событие ожидалось, а потому, окружив себя свитой, явились все, за исключением директрисы самого главного дома мод, приславшей вместо себя некоего типа с невнятной должностью и лицом, похожим на мозоль.

Ох, уж эти иезуитские нравы служителей культа Красоты, к которым Алла Сергеевна не может привыкнуть до сих пор! И куда только смотрит Бог? Впрочем, если уж он не замечает официальных, сутаноносных, так сказать, богохульников, то до внештатных ему и вовсе нет дела. Или вы всерьез полагаете, что космического Слесаря интересуют человеческие опилки, которые он каждый день сметает со своего верстака? Как бы то ни было, в тот день ей хотелось верить, что улыбки и поздравления приглашенных искренни, а сердца чисты.

Украшенная волнением, она обходила гостей. Со всеми была приветлива, каждому была заранее благодарна, всякого была рада видеть. Но как сказал, понизив голос и целуя ей руку, один влиятельный человек из модных сфер, сюда уже стоило прийти хотя бы затем, чтобы полюбоваться ею.

«Что он сказал?» – не расслышала сопровождавшая ее Марина.

«Так, ничего. Глупость» – отвечала вполголоса Алла Сергеевна.

Впрочем, несдержанной глупостью в тот день страдали, кажется, все мужчины, ибо, не сговариваясь, приветствовали ее в том же духе. За отпуск она поправилась, и теперь ее пятьдесят восемь кило, красиво упакованные в сто шестьдесят восемь сантиметров чистого, без каблуков роста, наверное, и вправду были хороши в новом деловом наряде, являвшем собой не эталон сухой деловитости, а смелую облегающую ставку в изощренной чувственной игре, в которой настоящая женщина не боится рисковать.

Отпуск зарядил ее новой энергией, а та, в свою очередь, толкнула ее на революционный шаг: Алла Сергеевна разрешила, наконец, своему парикмахеру сделать то, к чему он давно ее склонял – постричь ее. Урбанизировать, так сказать, ее облик, снабдить его отчетливым знаком перемен, освободить волосы от груза локонов, вернуть им пышную свободу времен поздней юности. Теперь ее натуральные, белокурые, разделенные пополам пряди вздохнули, рассыпались сухим блеском по краям свежего, тонированного загаром лица и завершили образ стремительной, роковой, стильной женщины.

«Ну, Алла Сергеевна, – восхитился мастер, отступая от своей работы, как художник от картины, – полный отпад!»

Когда она явилась в таком виде домой, сын громко наябедничал отцу: «А мама постриглась!» У мужа от ее нового облика широко раскрылись и загорелись глаза.

«Ну, как?» – спросила она, воздушно поправляя прическу, оглаживая бедра, отводя назад плечи, косясь в зеркало и вспоминая себя юную.

«Хорошо!» – сдержанно улыбаясь, отвечал он, и едва дождавшись, когда они лягут, самым энергичным образом завладел ею и усадил на себя. И когда она, гарцуя на нем, откидывалась назад и потряхивала пышной стриженой гривкой, он, кажется, готов был заржать. Вот вам лишнее подтверждение мужской незатейливости, предписывающей женщине чаще менять наживку!

В назначенное время к микрофону выступил щеголеватый молодой человек и объявил наступившей тишине, что имеет честь представить ей новорожденный «Модный Дом Аллы Клименко» и его молодой, способный коллектив во главе с самой Аллой Сергеевной Клименко. После чего Алла Сергеевна, к этому времени совершенно успокоившаяся, вышла на зов вежливых аплодисментов.

Ровным прочувствованным голосом она поблагодарила уважаемых гостей за их любезное согласие разделить с коллективом Дома его волнения и надежды, и заверила, что для них большая честь принимать у себя славных представителей отечественной модной индустрии, ее признанных законодателей и достойных продолжателей славных российских традиций.

«Само ваше присутствие здесь мы воспринимаем, как доверие, которое вы нам оказываете. Как благословение на нелегкий и благородный путь, которым следуете сами и к которому поощряете других, – говорила она. – Нам доставляет огромную радость ощущать себя вашими единомышленниками, и с волнением приобщаясь к миру высокой моды, мы полностью представляем себе меру нашей ответственности, как и тот упорный и нелегкий труд, который ждет нас на этом поприще!»

И далее в том же льстивом, напыщенном, комсомольском духе. В конце она сказала:

«Мы долго и терпеливо шли к нашей цели. Были сомнения, были разочарования и неудачи, но была и твердая уверенность, что однажды мы окажемся там, где мы есть сейчас, а именно: в окружении друзей, сгорающих от нетерпения увидеть, на что мы способны!»

Она выдержала паузу – ровно столько, чтобы схлынула уже было приготовившаяся к показу перекличка голосов и, акцентируя каждое слово, как это делает учительница, привлекающая внимание нерадивых учеников, сказала:

«Но перед этим я хотела бы особо поблагодарить одного человека…»