Чад, погруженный в свои мысли, ехал в экипаже по оживленным в этот час улицам Сент-Джеймса и Мэйфэйра. Он был полностью поглощен потрясшим его открытием. Господи, как он мог быть таким тупым – таким непростительно слепым? Его мысли поплыли назад сквозь годы, к той минуте, когда он понял, что его жизнь была отравлена, сломана мерзкой, чудовищной ложью. Когда слухи впервые достигли его ушей, он был потрясен и просто не мог поверить. Позже к боли добавились гнев и чувство унижения. Даже когда его худшие опасения подтвердились, и Лайза отвернулась от него, он проклял свою судьбу и не пытался бороться. Будучи сильным и умным, он все же был мало знаком с изобретательной человеческой подлостью и надеялся, что все разрешится само собой, хотя и понимал, какую власть могут иметь самые нелепые слухи. Вздорная ложь, щекотавшие нервы праздных бездельников грязные домыслы передавались из уст в уста, зловещий шепот опутывал его невидимыми нитями – пока, в один черный день, они не соткались в липкую паутину, прочную, как сеть. Он ведь видел, как точно так же попадались в нее и другие, как их жизнь была сломана одним-единственным омерзительным, безжалостным слухом, похожим на те, что изуродовали и его жизнь. Он всегда знал, что стал жертвой такой же подлости. Но никогда до сегодняшнего дня он не понимал механизма происходящего, механизма, обеспечивающего стопроцентный успех такой бессовестной травле.
И Лайза тоже… Он закрыл глаза, и эта голая схема предстала перед его взором, как сложившиеся наконец воедино кусочки мозаики. Господи, каким же он был дураком! Конечно, он рассвирепел и был разочарован, что не получил повышения, но почему-то он верил, что для Лайзы это не будет иметь никакого значения. Для его Лайзы, чьи сапфировые глаза и безыскусная красота похитили его сердце, а ум и живость воображения и такая желанная для него любовь взяли в сладкий плен его душу.
Как долго она верила в него, страстно сопротивляясь осаждавшим их слухам! Но он с замиранием сердца и болью видел, как доверие ее пошатнулось, стало слабеть. Ее вера в него умерла, решил он, а значит, умерла и любовь. Иначе почему… как же она могла отвернуться от него тем страшным вечером?
Но только теперь он понял, что Лайза не просто слушала сплетни. Яд насильно вливали ей в уши, искусно, умно, зловеще-прицельно. Может, он был слишком резок, безжалостен с ней? Ведь она была такой наивной, а он покинул ее…
Теперь у Чада не осталось ни малейших сомнений, что его крах был тщательно спланирован, как не было сомнения в том, кто снабдил болтунов пищей для их жалких, праздных мозгов. И теперь, похоже, его враг готовится нанести новый удар.
Когда Чад подходил к двери своего дома, на губах его дрожала улыбка. Какое счастье, что теперь он не неопытный юноша, не умеющий противостоять своим недругам.
Весь оставшийся день Чад был задумчив, и позже, когда ему нужно было переодеться к обеду, Джему пришлось дважды окликнуть его, чтобы привлечь внимание хозяина.
К удивлению Чада, Джем Дженуари легко освоился в его доме. Молодой человек быстро подружился с Рави Чандом, и вскоре Чад уже не раз слышал, как оба они непринужденно болтали на смеси пиджин-инглиш и воровского жаргона.
Но самым приятным открытием было то, думал Чад, что заявление Джема о знакомстве с укладом жизни джентльмена не было праздным хвастовством. Ботинки его хозяина были вычищены просто до блеска, а шейные платки можно было назвать смело произведением искусства – они были тщательно выстираны, накрахмалены и выглажены и имели такой щегольской вид, что Чад их подчас просто не узнавал. Сюртуки и панталоны словно по волшебству были тоже всегда свежевыглажены, и даже самый придирчивый модник не нашел бы, к чему придраться.
Чад взял из рук Джема свой любимый жилет, который тот предложил ему.
– Спасибо, Джем, но сегодня вечеринка будет поскромнее. Не думаю, что она требует расшитого атласа. Что-нибудь попроще, я так полагаю.
Джем покачал головой:
– Может, вам надо сегодня быть построже, хозяин? Пусть они рты поразевают. Знай наших!
Чад удивленно обернулся к Джему:
– О чем это ты? Ты думаешь, я должен… м-м… упрочить свой статус?
– Нет, – ответил тот, – но…– Его новоиспеченный слуга замолк, застыв на месте.
– Что такое, Джем? – взгляд Чада стал зорче. – К чему ты клонишь?
На этот раз Джем сделал неловкое движение, словно чувствуя себя неуютно.
– Ничего. Вовсе ничего. Просто я… э-э… так, ерунда… я сболтнул своим дружкам, что теперь у вас на службе. Они просто обалдели. Они – парни ушлые, и ушки у них на макушке. Сказали– болтают тут всякое… То-се… Кто-то, видимо, с дуба упал, раз такое несет…
– То-се? Ты имеешь в виду сплетни?
– Ну, можно и так назвать… Конечно, я-то не верю, но что есть, то есть…
Чад принужденно улыбнулся:
– А почему ты этому не веришь? В конце концов, ты меня плохо знаешь.
Какое-то время Джем пристально смотрел на него.
– Хозяин, – сказал он наконец. – Я шатался по закоулкам Лондона не один год, и я все еще жив.
Чад вопросительно поднял брови. Джем шмыгнул носом.