Вернуть СССР (очередная попытка) Часть 1

Я мысленно матюгнулся, ну чего тебе надо еще? Сам министр иностранных дел тебе звонил, а ты тянешь кота за… хвост. — Дело в том, уважаемый Николай Иванович, что товарищ Брежнев предложил мне работу его личным помощником и мне было бы крайне стыдно работать на такой должности без высшего образования. Поэтому как раз и принципиальна такая спешка.

Лебедев по мере моего монолога брови поднимал все выше, а в конце непроизвольно открыл рот. Правда быстро пришел в себя и принял верное решение. — Так как ВУЗ у нас все таки готовит дипломатов, я бы предложил, если ты, Владислав, конечно же готов, прямо сейчас экзамен по иностранному языку. Какой язык ты знаешь? Ага, — видно нашел в Аттестате. — Английский. Я сам и проведу этот экзамен.

— Вообще-то мне все равно по какому языку сдавать экзамен, я знаю все существующие и мертвые языки. — поразил в очередной раз ректора, тот, было поднявшись, опять упал в кресло.

— Но как? В таком возрасте? Это просто невозможно! Так просто не бывает! Это нонсенс. — Ректор поднял трубку телефона — алло, Светочка, пригласи ко мне Георгия Вениаминовича Арсаниса.

Вошедшего мужчину восточного типажа с большим лбом, переходящим в залысину, ректор представил мне как преподавателя персидского языка.

— Ректор указал на меня рукой и произнес — Вот познакомься, Георгий Вениаминович, Владислав. Этому вундеркинду всего семь лет, а он утверждает, что знает все языки, в том числе и мертвые. К стати, собирается к нам поступить и сразу сдать экстерном экзамены за весь курс обучения.

— Интересно как! — Арсанис с сомнением оглядел меня и обратился ко мне на фарси:

Харгез дэле ман зэ элм махруд нашод
Кам манд зэ асрар ке мавхум нашод
Хафтадодо сал фекр кардам шаборуз
Малум шод ке хич малум нашод.

Я перевел стихотворение — Не была познанья жажда чуждой сердца моего, мало тайн осталось в мире, не доступных для него. Семьдесят два долгих года размышлял я дни и ночи, лишь теперь уразумел я, что не знаю ничего. — Затем на фарси задал вопрос преподавателю: — Красивые стихи писал Омар Хайам, не правда ли, Георгий Вениаминович?

Тот согласился, а затем перешел на дари, попросив меня немного рассказать о Омаре Хайаме. Так же на дари я ответил — Омар Хайам был персидским философом, математиком, астрономом и поэтом. Внёс вклад в алгебру построением классификации кубических уравнений и их решением с помощью конических сечений. Известен во всём мире как философ и выдающийся поэт, автор цикла философских рубаи. Омар Хайям также известен созданием самого точного из ныне используемых календарей. Родился в городе Нишапур, который находится в Хорасане. В восемь лет начал глубоко заниматься математикой, астрономией, философией. В двенадцать лет Омар стал учеником Нишапурского медресе. Позднее обучался в медресе Балха, Самарканда и Бухары. Там он с отличием окончил курс по мусульманскому праву и медицине, получив квалификацию хаки́ма, то есть врача. Но медицинская практика его мало интересовала. Изучал сочинения известного математика и астронома Сабита ибн Курры, труды греческих математиков.

— Достаточно! Твои познания великолепны, говоришь ты как настоящий перс, кто ставил тебе произношение? Николай Иванович, если, этот юноша так же говорит и на остальных языках, то у меня просто нет слов!

— Хорошо, Чернов! считайте что вступительный экзамен вы сдали, оставьте документы, давайте встретимся с вами через недельку, получите график сдачи экзаменов и перечень вопросов в экзаменационных билетах.

Я пообещал себе отблагодарить Громыко, предоставив ему информацию о том, что пятого апреля семьдесят восьмого года советский дипломат Аркадий Шевченко при помощи сотрудников ЦРУ остался в Америке, получив политическое убежище. Этот скандал стал одним из самых грандиозных за всю историю холодной войны, поскольку Шевченко стал самым высокопоставленным перебежчиком в советской истории. В семьдесят третьем году Шевченко получил ранг чрезвычайного и полномочного посла и спец-назначение в ООН. Он стал заместителем генерального секретаря организации Вальдхаймера.

Казалось бы, для советского человека Шевченко достиг небывалых высот. Жизнь дипломата даже в третьей стране мира считалась в то время пределом мечтаний. А жизнь дипломата в Нью-Йорке и вовсе была чем-то заоблачным, вероятно, даже более привлекательным, чем место в политбюро. Хорошая зарплата, непыльная работа, доступ ко всем капиталистическим благам. Да и в Москве всё отлично. Четырёхкомнатная квартира на Фрунзенской набережной, буквально набитая антиквариатом, ценнейшими иконами, драгоценностями, мехами и прочими недоступными советскому человеку вещами.