Вернуться и Вернуть

Ксаррон придирчиво расправляет складки на парадном одеянии ректора – чем-то средним между мантией и камзолом. По крайней мере, для камзола этот предмет одежды чересчур длинен и просторен, а для мантии слишком куц. Зато цветовая гамма меня ничуть не удивляет: россыпь золотых узоров по черноте бархата – любимые вариации кузена. Правда, он обычно обходится одним лишь черным фоном, потому что медовое сияние его волос затмит собой любую вышивку самыми драгоценными нитями.

Я сижу на ступеньках лестницы, рассеянно следя за родственником, прихорашивающимся с целью украсить своей хитрой физиономией прием в королевском дворце. Прием, на котором Дэриен объявит о «неожиданном» исцелении.

– Все еще не решился? – вопрос Ксо вырвал меня из тенет грустных размышлений о смысле жизни. Точнее, о полной бессмысленности этого процесса.

– На что?

– Пойти во дворец.

– Я об этом не думал.

– А о чем думал, позволь узнать? – последняя складочка заняла предписанное место, заставив кузена удовлетворенно улыбнуться.

– Сам догадайся.

Конечно, ответ не слишком вежливый. Скажем прямо, хамский ответ. Впрочем, Ксаррон не обиделся: всего лишь развернулся в мою сторону и скрестил руки на груди.

– Я бы с радостью избавил тебя от словесных извержений, милый кузен, однако есть обстоятельство, не позволяющее полностью отказаться от такого вида общения с тобой, как беседа, – любезное, но несколько занудное пояснение.

– И что же это за обстоятельство?

– Пренеприятнейшее и преогорчительнейшее: по твоему лицу совершенно невозможно понять, какие мысли тебя занимают.

– Так-таки и невозможно? – предпринимаю попытку удивиться.

– Представь себе! Но это утверждение относится лишь к тем моментам времени, когда ты пребываешь в некоторой изоляции. Проще говоря, когда размышляешь о чем-то своем. В такой ситуации твое лицо выглядит совершенно мертвым.

– Мертвым? – невольно передергиваю плечами от странного холодка, пробежавшего по спине.

– Ну, безжизненным, что, впрочем, одно и то же, – небрежно исправляется кузен. – По крайней мере, твои глаза перестают вообще что-либо выражать.

– А сейчас? – пристально смотрю на Ксо.

– Сейчас ты думаешь примерно следующее: «И когда этот надоедливый коротышка уберется восвояси и оставит меня наедине с винным погребом…» Верно?

– М-м-м-м… – неловко признавать, но догадка кузена правильна. Абсолютно. И мне милостиво дозволяют:

– Можешь ничего не говорить: знаю, что угадал. А еще знаю, что ни в какой погреб ты не пойдешь и пить ничего не станешь. Хотя бы потому, что эти твои планы уже перестали быть тайной. Ты странное и противоречивое существо, Джерон: в нашем разговоре я могу предсказать каждую твою обиду или радость, но когда ты остаешься один и смотришь… и не в даль, и не внутрь себя, а куда-то в пустоту… я понимаю, что мне ничего не известно ни о тебе, ни о твоих мыслях.

– Это плохо или хорошо?

– Это то, что имеет место быть! – заканчивает Ксаррон. – И, кажется, я нашел ответ на эту загадку…

– Неужели? Расскажи, не терзай!

– А ты действительно хочешь услышать мои домыслы? – на меня направлен взгляд, который можно было бы назвать искушающим.

– Но все равно ведь, услышу, не так ли? Выкладывай!

– Ах, какие мы сегодня непримиримые и настойчивые! – притворный вздох. – Так и быть, скажу. Когда я разговариваю с тобой, меня не покидает смутное ощущение, что я… смотрюсь в зеркало.

– Сравниваешь меня с кусочком стекла? – даже не стараюсь обижаться. Нет причин.

– Какое примитивное мышление! Я имел в виду суть процесса, а не его материальное воплощение. Допустим, ты способен отражать эмоции собеседника на него самого… Никогда об этом не размышлял?

– Размышлял, – почесываю шею. – Это очень… обидно.

– Обидно? – брови кузена подпрыгивают вверх, собирая складочками кожу на лбу. – Ну и заявление!

– А разве нет? Тебе приятно было бы сознавать, что люди, общаясь с тобой, ТЕБЯ НЕ ВИДЯТ?

– Приятно, неприятно… – укоризненное ворчание. – Есть такое понятие, как польза. А то, что полезно, уже не подлежит рассмотрению с других точек зрения!

– И где же тут польза?

– Да любой шпион полжизни не пожалел бы, чтобы научиться тому, что ты делаешь в силу своей природы!

– Но я-то не шпион.

– Хочешь, могу поспособствовать? Замолвить словечко, так сказать.

– Перед кем? Перед самим собой?

– Ну зачем так все ограничивать и упрощать… В подлунном мире много достойных персон, не пренебрегающих подобными талантами. И потом, есть еще моя мать.

– Тетушка Тилли? – я содрогнулся, и совершенно искренне, чем вызвал заливистый смех кузена.

– Ты так ее боишься?

– Боюсь? Вовсе нет! Я… опасаюсь.

– А вот это правильно! – одобряет Ксо. – Я сам временами опасаюсь своей любимой матушки, хотя нам нечего делить и не о чем спорить… Итак, не пойдешь?

– Куда?

– Во дворец.

– Нет. Не хочу составлять тебе свиту.