Вернутся не все! Разведывательно-диверсионный рейд (сборник)

– Мне прямо порекомендовали воевать в соответствии с приказами и не лезть в стратегию.

– Лучше расскажите с самого начала – мне необходимо понять общую обстановку в Ставке.

– Никто из паркетных даже не намекнул фюреру, зачем я приехал, а Браухич так и вообще строжайше запретил даже поднимать тему наступления на Москву.

– Но вы, конечно же, не послушались, Хайнц?

– Не за тем я проделал этот путь, чтобы тратить время на пустые разговоры!

– Хайнц, успокойтесь, пожалуйста. Садитесь, налейте коньяку. – Несмотря на то что Клюге откровенно недолюбливал своего подчиненного, он чувствовал, что сейчас надо дать ему выговориться.

Генерал-оберст вскинулся, словно собирался ответить очередной резкостью, но в последний момент передумал и выполнил просьбу командующего.

– Я сказал фюреру, что большевистскую столицу нельзя сравнивать с Варшавой или даже Парижем. И дело не только в «загадочной русской душе», которая, на мой взгляд, Гюнтер, не более чем выдумка их собственных писателей, всячески пытающихся оправдать природную леность и безалаберность этого народа. Я считаю, что, поскольку вся транспортная система России завязана на столицу, а промышленное значение этого города невероятно велико, мы должны, не отвлекаясь на второстепенные задачи, уничтожить это средоточие большевизма! Я настаивал на том, что с разрозненными группировками русских мы сможем справиться после. Но знаете, что он мне ответил, Гюнтер? – Тонкий ход Клюге сработал на все сто процентов – генерал-оберст впервые за долгое время обратился к нему по имени, словно забыв, что еще совсем недавно он собирался вызвать фельдмаршала на дуэль.

– Нет, откуда?

– «Все мои генералы читали Клаузевица, но они не понимают военной экономики», – скривившись, процитировал Гудериан. – Представляете, ефрейтор сослался на Клаузевица! Он его, видите ли, понимает лучше офицеров Генерального штаба. А потом мне просто пересказали эту проклятую директиву. Всю эту ерунду про зерно и нефть. Я едва не попросил отставки!

«Хм, и это говорит человек, к которому Гитлер обращается не иначе как «мой Гудериан»!» – подумал фон Клюге и подлил еще коньяка в бокал собеседнику:

– И что же вас остановило, Хайнц?

– Я не могу бросить своих ребят сейчас, – мотнув головой, командир Второй танковой быстрым движением взял бокал с коньяком и одним глотком осушил его наполовину. – Самое смешное, что Гальдер задал точно такой же вопрос, стоило мне выйти от фюрера. Он, видите ли, рассчитывал, что я смогу убедить его! Причем ни сам он, ни Браухич этого сделать не смогли. Как, кстати, положение у Гомеля?

– Тяжело. Мы уперлись в неплохо подготовленную полосу обороны, а Лемельзен отказывается использовать танки для прорыва.

– И я его вполне понимаю: обещанные подкрепления так и не поступили, и, если истратить остатки моторесурса на бессмысленные атаки, нам нечем будет наступать на Киев и Москву.

– Кстати, – фельдмаршал снова наполнил рюмки, – что говорит Кунце[66]? Насколько я помню, ему отправили несколько десятков новых моторов.

– Что толку от моторов, если Лангерману[67] необходимо привести в порядок почти половину его танков и от многих из них остались только закопченные корпуса. У Моделя[68], впрочем, ситуация если и лучше, то ненамного. Вальтер, конечно, очень талантливый и умелый командир, но даже он не в состоянии ничего поделать с погаными дорогами и проклятыми диверсантами. В последнем докладе он сообщал, что боеготовыми можно считать только шестьдесят три процента имеющихся танков.

– На совещании вы этого не говорили, – фон Клюге вперил взгляд своих водянистых навыкате глаз в лицо «быстроногого Хайнца».

– Если вы не забыли, Гюнтер, на последнем совещании нам было несколько не до того. И если честно, я рассчитывал получить хоть какую-нибудь передышку до начала наступления. Вынужден признать, что в настоящий момент русским удалось навязать нам свою игру.

– Что вы хотите этим сказать?