Вернувшиеся

Остается лишь гадать, что станет с нашим вторым Джейкобом, хотя, честно говоря, меня это мало волнует. Он дает нам возможность, которую мы даже не надеялись получить. Шанс вспомнить настоящую любовь. Шанс понять, остались ли мы прежними: теми молодыми родителями, которые жили мечтой о светлом будущем — которые были уверены, что с их ребенком ничего плохого не случится. Ты понимаешь? Он дает нам шанс любви без страха. Шанс на прощение самих себя.

Не печалься, Харольд.

Люби его, как нашего сына. А затем позволь ему уйти.

Все стало мутным от слез. Харольд сжал в ладони маленький серебряный крестик и рассмеялся.

— Вы в порядке? — спросил Беллами.

Харольд ничего не ответил. Он смял обгоревшее письмо и, прижав его к груди, взглянул на могилу Люсиль. Не увидев Джейкоба, старик вскочил на ноги. Он осмотрел двор и подъездную дорожку. Мальчика нигде не было — ни у новостройки, ни в грузовике. Харольд вытер глаза и повернулся к лесу, который вел к реке. Однажды Джейкоб уже уходил в том направлении. Возможно, он отправился туда и сейчас? И действительно, на какое-то мгновение Харольду показалось, что он увидел вдали фигуру мальчика под диском предзакатного солнца.

Месяцы назад, когда правительство велело запирать «вернувшихся» в домах, Харольд сказал жене, что отныне ситуация будет развиваться в худшую сторону. Он оказался прав. И он знал, как это будет больно. Люсиль не верила, что Джейкоб был их сыном. А Харольд верил. Он никогда не сомневался в своем мальчике. Возможно, так происходило в каждой семье. Некоторые люди, теряя близких, запирали сердца на замок. Другие держали свои души открытыми, позволяя воспоминаниям и любви приходить к ним свободно в любое время. Наверное, такое отличие отношений было естественным для мира, подумал Харольд Харгрейв.

Как бы там ни было, все плохое и хорошее когда-нибудь кончается.

Примечание автора

Двадцать лет назад умерла моя мать. Сейчас я едва помню ее голос. Через шесть лет после кончины моего отца я вспоминаю только те несколько месяцев, которые предшествовали его последнему вздоху. И я хотел бы забыть этот промежуток времени. Так действует память, когда мы теряем кого-то. Некоторые фрагменты жизни остаются с нами надолго, другие стираются полностью.

Но у вымысла свои правила.

В июле 2010 года через пару недель после годовщины смерти моей матери я увидел ее во сне. Сон был простым: я пришел домой с работы. Она сидела за обеденным столом и ожидала меня. Потом мы просто говорили. Я рассказал ей о колледже и своей жизни. Она спросила меня, почему я все еще не остепенился и не обзавелся семьей. Даже после смерти моя мать пыталась подыскать мне жену. Между нами состоялось нечто невообразимое — то, что для меня возможно только в сновидении — доброжелательная беседа с моей матерью.

Этот сон вспоминался мне несколько месяцев — особенно вечерами. Засыпая, я пытался воссоздать его, но у меня ничего не получалось. Однажды я пригласил своего друга на ланч и рассказал ему об эмоциональном беспокойстве. Разговор прошел так, как обычно бывает со старыми друзьями: с пустой болтовней и шутками, но, в конечном счете, с укрепляющим эффектом. Через некоторое время, когда беседа замедлилась, мой друг спросил: «А что бы ты делал, если бы в один из вечеров она действительно пришла к тебе? И если бы это случилось не только с тобой, но и с другими людьми?»

В тот день у меня возникла идея о «Вернувшихся».

Трудно сказать, чем эта книга стала для меня. Каждый день, работая над рукописью, я решал множество задач: вопросы общей физики, прорисовку второстепенных деталей и композицию финальных сцен. Мне приходилось придумывать базовые принципы. Откуда пришли «вернувшиеся»? Кем они являлись? Насколько они были реальными? Некоторые вопросы казались легкими, но другие вводили меня в ступор. Наконец, я так запутался, что почти сдался и перестал писать.

Мои усилия поддерживал только персонаж Беллами. Я начал видеть себя в этом агенте. Его рассказ о смерти матери — инсульт и долгая болезнь — копирует историю моей мамы. Его постоянное желание дистанцироваться от нее повторяет мое бегство от наиболее болезненных воспоминаний, связанных с ее последними днями жизни. И, наконец, его примирение с ней стало моим примирением.

«Вернувшиеся» были для меня не просто рукописью, а возможностью вернуться в прошлое. Возможностью сидеть рядом с матерью и видеть ее улыбку. Возможностью слышать ее голос, оставаться с ней до последнего мгновения, а не прятаться, как я поступал в реальном мире.