Вернувшиеся

Она прибавила громкость и, сев на кушетку, прислушалась к рассказу теледиктора, хотя ее давно уже не интересовали международные новости.

— Доброе утро, — произнес мужчина на телевизионном экране, явно возвращаясь к началу информационного цикла, в котором он крутился, словно белка в колесе. — Главная новость этого дня пришла из Румынии, где местное правительство издало указ о том, что к «вернувшимся» не будут применяться гражданские права. Отныне они считаются не людьми, а «уникумами» и, следовательно, не являются субъектами социальных защит.

Люсиль вздохнула. Она не знала, как еще реагировать на подобные сообщения. На экране начался телерепортаж из Румынии. Двое солдат вывели из кирпичного дома бледного и изможденного на вид «вернувшегося». Солдаты были гладко выбритыми, с тонкими чертами лица, но в их действиях сквозила какая-то неловкость, словно они чувствовали себя излишне молодыми и еще не понимали, что им следовало выглядеть загрубевшими брутальными военными.

— А как же дети? — спросила Люсиль у пустого дома.

У нее заболело в груди при мысли о семействе Уилсонов, о Джейкобе и Харольде. О тех, кто мог заполнить ее дом любовью и смехом. Руки женщины задрожали. Экран телевизора стал размытым пятном в густом тумане. Это смутило ее на мгновение, но затем она почувствовала, как слезы покатились по щекам, собираясь в уголках рта и срываясь вниз с подбородка.

Где-то по ходу рыданий — хотя она не знала, когда именно — Люсиль поклялась себе, что больше никогда не будет плакать. Она была слишком старой для слез. Ее жизнь достигла той точки, когда все, что заставляет человека плакать, уже пришло и навеки ушло. Люсиль поклялась, что с этих пор, пока она будет в полном сознании, ничто не заставит ее лить горькие слезы. У нее был хороший пример: она столько лет прожила с Харольдом, на лице которого никто не видел ни слезинки. Никогда! Ни одного разочка!

Но сейчас ее клятвы стояли на паузе. Она плакала и ничего не могла с собой поделать. Однако впервые за множество лет она почувствовала себя живым человеком.

Пока сюжет показывал арестованного мужчину в наручниках, которого усадили на заднее сиденье грузовика бок о бок с другим «вернувшимся», ведущий теленовостей продолжил информировать зрителей:

— Инициатива Румынии еще не вызвала реакции от НАТО, ООН и Международного бюро «вернувшихся». Однако к нам уже поступают отзывы государственных деятелей различных стран. Эти комментарии делятся поровну между теми, кто ободряет правительство Румынии, и теми, кто верит, что мы имеем дело с грубейшим нарушением гражданских прав.

Люсиль покачала головой. Ее лицо было мокрым от слез.

— А как же дети? — повторила она.

И главное, ситуация не ограничивалась «различными странами». Все это происходило здесь — в Америке. Группы чертовых глупцов породили мощное движение «защитников живых людей». Оно расползлось по всему миру, клонируясь и разветвляясь под новыми названиями. Его участники по большей части ничего не делали. Они просто послушно кивали головами и выкрикивали лозунги. Но на улицах городов все чаще находили мертвых «вернувшихся», и радикальные организации, «защищавшие истинно живых», брали на себя ответственность за такие убийства.

Нечто подобное случилось и в Аркадии, хотя никто не говорил об этом. Недавно в канаве у шоссе нашли труп «вернувшегося» иностранца. Его пристрелили из армейской снайперской винтовки.

С каждым днем жизнь все больше разваливалась на части. В последнее время Люсиль могла думать только о Джейкобе — о ее бедном маленьком Джейкобе.

Когда старуха ушла и его жена отправилась спать, пастор Питерс сел за стол и вновь перечитал письмо, отправленное ему из Бюро.

В интересах общественной безопасности мисс Пинч и все другие «вернувшиеся», выявленные в данной части штата Миссисипи, содержались в специальном учреждении города Меридиан. В письме сообщалось лишь несколько деталей. Руководство центра временного содержания заверяло пастора, что со всеми «вернувшимися» обращались должным образом в соответствии с возникшей ситуацией и что права человека соблюдались неукоснительно и без каких-либо возможных исключений. Фактически письмо было образцом бюрократического эпистолярного творчества.

Пастор прислушался к тишине, наполнившей дом. Единственным звуком был ритмичный и тяжеловесный ход старых часов, стоявших в конце коридора. Их подарил им тесть. Он сделал этот подарок за несколько месяцев до того, как его убил рак. Жена пастора выросла под бой этих часов, сопровождавший ночи ее детства. Когда она вышла замуж, ей часто не спалось из-за его отсутствия, поэтому им даже пришлось купить метроном, чтобы она могла измерять уходящее время.

Пастор вышел в коридор и встал перед часами. Их полированный корпус шести футов высотой украшала витиеватая резьба. Большой маятник размером с кулак раскачивался взад и вперед так легко и плавно, словно часы были сделаны вчера, а не сто лет назад.