Вернувшиеся

Огромный дуб и пятна солнца, кипевшие в его кроне, влажная зеленая трава и юная девушка — все это исчезло. Пастер Питерс вздохнул и посмотрел на свои ладони.

— Что же нам делать с ними? — прокричал Фред Грин, стоявший в среднем проходе.

Все прихожане повернулись к нему. Он снял с головы потрепанную кепку и поправил рубашку цвета хаки.

— Они ненормальные! — продолжил Грин.

Его рот, растянутый в усмешке, походил на щель в почтовом ящике. Шишковатый череп, с которого давно сбежали волосы, большой нос и опустошенные глаза придавали его лицу пугающий и диковатый вид.

— Что нам делать с «вернувшимися»?

— Мы должны проявлять к ним терпение, — ответил пастор.

Он хотел упомянуть о семействе Уилсонов, которое стояло у входных дверей. Но их прошлая смерть обрела для жителей Аркадии суеверный смысл, и поэтому не стоило сейчас привлекать к ним всеобщее внимание.

— Терпение?

Глаза Фреда расширились. Его тело содрогнулось от возмущения.

— Вы хотите, чтобы мы ничего не делали, когда дьявол стоит у нашего порога? Какое может быть терпение в конце времен?

Фред не смотрел на пастора Питерса. Он медленно поворачивался по кругу, обращаясь ко всей аудитории. Он привлекал толпу к себе и давал каждому увидеть яростный гнев, который пылал в его глазах.

— Неужели церковь призывает нас к трусости?

— Ну-ну, успокойтесь, — примирительно сказал пастор. — Давайте не будем говорить о Конце времен. И давайте не будем называть этих бедолаг ужасными дьяволами. Пока они остаются загадкой для нас. Кто-то даже считает их чудом. Сейчас слишком рано делать выводы. Мы почти ничего не знаем о них, но нам не нужно паниковать из-за этого. Вы слышали о том, что случилось в Далласе, о тех пострадавших людях — «вернувшихся» и местных жителях. Они погибли. Мы не можем допустить, чтобы здесь произошли подобные события. Только не в Аркадии.

— А на мой взгляд, люди в Далласе поступили правильно, — ответил Грин.

Прихожане оживились. Все, кто сидел на церковных скамьях, стоял вдоль стен или толпился в задней части помещения, оспаривали Фреда или, наоборот, соглашались с его непримиримым мнением. Пастор Питерс поднял руки, призывая собравшихся людей к спокойствию. Толпа притихла на миг, но шум тут же возобновился.

Люсиль обняла Джейкоба и притянула его к себе, содрогаясь от внезапного воспоминания тех сцен, которые показывали по телевизору; сцен, где окровавленные убитые «вернувшиеся» — взрослые и дети — лежали на солнечных улицах Далласа. Она пригладила волосы ребенка и напела ему мелодию, названия которой уже не помнила. Она чувствовала взгляды людей, направленные на ее сына. Чем дольше они смотрели на него, тем более грубыми становились их лица. Брови хмурились, губы растягивались в злой усмешке. А в это время мальчик находил покой под ее верной рукой и думал о таких пустяках, как глазированные персики.

Все было бы проще, размышляла Люсиль, если бы никто не знал, что он являлся одним из «вернувшихся». Если бы он мог сойти за другого ребенка. Но даже если бы весь город не знал ее личной истории — не знал о трагедии, случившейся с ней и Харольдом 15 августа 1966 года, — им не удалось бы скрыть того, кем был Джейкоб. Живые всегда узнавали «вернувшихся».

Фред Грин говорил об искушении человечества — о том, что людям нельзя было доверять ходячей нежити. Пастор перебирал в уме цитаты из Писания, различные притчи и канонические случаи, которые всегда служили ему весомыми контраргументами. Но это не был церковный сход. Это не было воскресной службой. Люди пришли на городское собрание. Их сбила с толку глобальная эпидемия, которая, будь в мире справедливость, могла бы миновать их маленький город. Она могла бы пронестись через цивилизованный мир по большим городам — через Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Токио, Лондон, Париж — по тем местам, где случались большие и важные события.

— Я думаю, что мы должны запереть их где-то, — сказал Фред, помахав квадратным морщинистым кулаком. — Возможно, в школе или в этой церкви. До тех пор, пока, как пастор говорит, Господь не разберется с ними.

Вокруг него уже роилась группа молодых парней, которые кивали головами и шумно похрюкивали, выражая согласие.

И тогда священник сделал нечто абсолютно несвойственное ему. Он закричал. Он закричал так громко, что все прихожане съежились в напуганном молчании, а его маленькая хрупкая жена отступила на несколько крохотных шажочков назад.

— И что тогда? — спросил он. — Что потом случится с ними? Допустим, мы запрем их в каком-нибудь здании, и что будет дальше? Как долго мы будем держать их взаперти? Пару дней? Неделю? Две недели? Месяц? Пока все не закончится? Но когда это закончится? Когда они перестанут возвращаться? Или когда Аркадия переполнится ими? А вдруг к нам вернутся все, кто когда-то жил в этом городе? Сейчас наша община состоит примерно из ста пятидесяти человек, не так ли? Город существует около сто семидесяти лет. Сколько мертвых может к нам вернуться? Скольких нам придется держать взаперти? Какое время мы сможем кормить их и поить?

Люди в церкви напряженно молчали.