Вернувший к свету

– На самом деле не просто, пришлось честно сказать, что я накосячил и не хочу ждать с объяснениями. Что ты сильно обижена на меня, и мне необходимо поговорить с тобой.

– Исус Христос, – прошептала я, от неожиданности произнеся имя Христа на старый лад – так, как привыкла с детства.

До этого мгновения я была уверена, что давние привычки остались в прошлом.

– Ты мог подождать, – возразила я.

– Не мог, – отрезал Лёша. – Ждать чего? Твоего возвращения? Девятого числа, когда я должен был вернуться от родителей? Люба, у меня уже были отношения, которые заканчивались провалом. У меня за плечами развод. Я понял одну важную вещь: обсуждать проблемы, недоразумения, обиды нужно сразу. В тот же миг, когда произошло. Не откладывать в долгий ящик, не позволять им разрушать то, что важно.

– Ты не понимаешь, – прошипела я. – Мои родители…

Даже в сюрреалистическом сне я не могла представить вместе своих родителей и Лёшу в качестве… в качестве кого? Временного любовника? Мои родители не признавали такие отношения и, как показала жизнь, были правы. Только и у меня имелась своя правда, которую я скрывала от родных людей – я не бесплотный ангел, а женщина из плоти и крови, с потребностями и желаниями грешного тела.

К тому же я совсем не хотела посвящать посторонних людей в особенности быта и вероисповедания родственников. Стыдиться мне было нечего, семью и место рождения не выбирают. Мои родители – честные люди, которые всю жизнь жили по своим принципам и вере. Однако, объяснять что-то кому-то желания не было.

– Я понимаю, – отрезал Лёша. – Твои родители староверы. Нужно быть слепоглухим идиотом, чтобы не понять это, общаясь с Еленой и косвенно со всеми Калугиным. К тому же я видел, как крестится твой отец, – он показал двуперстие, – ничего не понимаю в религии, но по истории и обществознанию у меня были пятёрки, так что кое-что о Никоновской реформе слышал.

– И всё равно приехал… – пробубнила я.

– Не убьют же меня здесь, – снова пожал плечами Лёша. – Или могут?

– Мы не дикари, – фыркнула я, невольно причислив себя к тем, о ком есть пара параграфов в учебнике по обществознанию, и свернула разговор: – У нас даже горячая вода есть в доме.

Решила продолжить беседу позже. Я и без того задержалась в ванной комнате наедине с мужчиной. Достаточно для однозначных выводов родителей. Вряд ли они верили в то, что внебрачный секс мне не знаком, но вот так открыто демонстрировать отношения я не рисковала.

– Погоди. – Лёша остановил меня, когда я потянулась к щеколде. – Скажи, что выслушаешь меня.

– Выслушаю, – кивнула я.

– И позволь кое-что.

– Что? – не поняла я.

– Иначе лопну. Прости, я думаю об этом, как только увидел трещинку на твоей губе.

Он нагнулся, давая понять, что собирается сделать, а я… я не смогла отказать. Вся моя решимость расстаться с ним, вычеркнуть из жизни, полетела в никуда. Привстала на цыпочки, сама потянулась к губам напротив. В то же мгновение провалилась в водоворот свалившейся на меня чувственности. Смаковала поцелуй, который быстро превращался из неспешного в жаркий, а потом и жадный, собственнический, захватнический.

После мы обедали, сидя за одним столом. Мама постоянно подкладывала еду дорогому гостю, старалась угодить, угостить вкуснее. Рассказывала, что боровики собирала сама, жаль только не успела много набрать, инсульт… Но на следующий год обязательно. И насолит, и насушит, и Алексею Викторовичу посылочку передаст. Сейчас, непременно, тоже гостинец соберёт, но разве сравнить запасы, которые обычно делает, с тем, что вышло в этом году? Груздей не набрала толком, клюквы совсем не заготовила…

На столе стояло скоромное, родители воздерживались, гостя угощали, а на меня ворчали, мол, ешь, разрешение дали – не дело это, больным пост держать. Я кивала, молчаливо соглашалась, косилась на Лёшу.

Кирюша поел быстро и убежал играть с новой игрушкой, подарком Лёши – пластмассовым паровозом с прицепными вагонами, что продлилось недолго. Не успели мы выйти из-за стола, как сынишка отнёс паровоз к входной двери, туда же деловито поставил яркую лопатку под свой рост и сообщил, что пора чистить снег во дворе.

– Маму зови, помощник, – грустно улыбнулся дед.

Я понимала – забирая внука, я расстраиваю родителей, но и оставить его попросту не могла. Пообещала себе, что обязательно привезу сына на лето, пусть дышит свежим воздухом, ест домашние овощи, пьёт настоящее молоко – поправляется. Но в течение года сын должен жить со мной и только со мной.

На улицу мы вышли втроём. Я с сомнением посмотрела на парку Лёши, слишком тонкой она казалась.

– Мне тепло, – прокомментировал он мой взгляд и показал серебристую подкладку, которая, видимо, должна была по-особенному греть.

Потоптавшись немного во дворе, мы отправились по главной улице села. Кирюша толкал впереди себя санки, иногда загружал на них снег, потом сгребал, садился сам и просил, чтобы его везли, что Лёша выполнял, не выражая никакого недовольства от суеты непоседливого ребёнка.

– Ты точно разведён? – спросила я в лоб, как только мы вышли на улицу, и нас не могли услышать родители.