Вернувшийся к ответу

…Как-то Маркову пришла в голову любопытная мысль: если бы какому-то градоначальнику вздумалось на одной улице поселить сразу столько знаменитостей, сумел бы он осуществить свой план в таком объеме, как это произошло на улице их ташкентского детства, улице «Двенадцать тополей». Да и то сказать, откуда мог знать какой- то чиновник, что из кого получится. А тогда улица была знаменита разве что своим звучным названием. Даже то, что на этой улице жил главный человек, мало кто знал. Как никто не мог знать, что босоногая Валька станет одной из известнейших в мире балерин, ей будут рукоплескать в самых известных залах; короли и принцы, президенты и финансовые магнаты будут почитать за высочайшую честь и несказанное наслаждение приложиться к Валькиной ручке. Что толстый неповоротливый Павлик по прозвищу Бублик, вечно голодный вдохновенный враль, будет покорять своим редким баритоном любителей и знатоков оперы. Что Никита, в детстве самый робкий на улице, заставит на несколько часов в напряжении застыть всю планету, которую покорит своей смелостью отважного космонавта, дважды Героя Советского Союза, устранившего в открытом космосе поломку корабля и спасшего от неминуемой гибели весь экипаж международной орбитальной станции. Да и самому Аркашке, который больше всего на свете любил читать, если бы в его детские годы кто-то сказал, что его собственные книги будут изданы миллионными тиражами и переводить их станут на самые разные языки во всех частях света, он бы точно никогда в это не поверил. Хотя…

Глава вторая

Шумный, пыльный, разноголосый и разноплемённый город, в котором он родился и вырос, был, как две капли похож на архаичный восточный базар, каковым по сути и являлся – приветливым, неприхотливым, безалаберно неряшливым, в меру лживым и бахвалистым, но неизменно приветливым, добродушным и гостеприимным.

Когда-то несостоявшийся вождь мирового пролетариата, ныне непопулярный политтехнолог Ульянов-Ленин сослал сюда весь цвет неугодной ему российской профессуры, цинично обозвав эту ссылку лучших умов империи «эшелоном науки». Аборигены с любопытством и удивлением взирали на седовласых старцев с непривычными здесь пенсне и бородками клинышком, даже в несносную азиатскую жару не позволявших себе появиться на улице без пиджачной пары и галстука под ослепительно белым крахмальным воротничком. Подъезжая к городскому саду на осликах, которых здесь непочтительно называли «ишак», местные слушали музыку духового оркестра, а облаченного в белый мундир дирижера почитали генералом и никак не меньше. Разделенные широким арыком части города – европейская и азиатская – жили каждая своей жизнью, ничуть друг другу не мешая. Приезжие удивительно быстро и сноровисто научились готовить изумительные узбекские блюда, и теперь в их палисадниках появились неизменные для традиционного азиатского жилища казаны и мангалы, над которыми витали в густом и жарком воздухе ароматы плова и шашлыка.

***

Как от первого попадания фашистской бомбы перемешалась земля, так перемешалось все в этом городе. Сюда со всех концов огромной необъятной страны хлынули эшелоны с эвакуированными, и было просто непонятно, как нашлось место людям, заводам и даже киностудиям в городе, который еще много лет назад, во время голодомора, снискал, а теперь ежедневно подтверждал своей жизнью славу и благороднейший статус: «Ташкент – город хлебный».

***

Семья Аркашкиной матери прибыла в этот край одним из первых эшелонов. От неминуемой гибели семью спасла будущая мать Аркадия, которой в 1941-м едва минуло двенадцать. Когда они втроем – две дочери и мать, старшего брата девчонок еще в 1939-м призвали в Красную армию, – возвращались из эвакопункта, чтобы собрать дома кое-какие вещички в дорогу, по дороге двенадцатилетней Ревекке в туфельку попал камешек и слегка поранил ногу. Она присела на обочину и долго хныкала, жалуясь на боль и не желая идти дальше. Двинулись только после строгого материнского окрика. Их дом уже был виден, когда в него угодила немецкая бомба. Окажись семья возле дома даже на несколько секунд раньше… Словом, обычная для того необычного времени история.

Сначала их отправили в колхоз, где они, все трое, выращивали и собирали хлопок. В 1943-м перебрались в Ташкент, где городские власти выделили эвакуированным по делянке земли, помогли кой-какими стройматериалами. Впрочем, основной стройматериал находился, в буквальном смысле слова, под ногами. Из глины, соломы и кизяка местные в огромных деревянных формовочных корытах месили ногами густую смесь, которая потом, обожженная нещадным азиатским солнцем, превращалась в прочные кирпичи.

Участок эвакуированным харьковчанам выделили на улице «Двенадцать тополей». Тенистая, утопающая в зелени деревьев и садов улица, вернее ее обитатели безропотно восприняли известие о том, что здесь начинается стройка, а вместе с ней – все сопутствующие неудобства.