Вернувшийся к рассвету

После их ухода в палате сразу стало как-то темно и грустно, словно вывернули лампочку, на окнах задёрнули шторы и пошел нудный дождь. Я посидел немного, бездумно перекладывалс места на место пакеты, кульки икакие-то баночки, одарил выразительным взглядом вернувшихся курильщиков, сунувшихся было ко мне с какими-то вопросами, и ушел в коридор. Там я и наткнулся на помещение у запасного выхода, где спрятался за ширмой на подоконнике и пробыл там до самого ужина.

С Азаматом я встретился ровно через неделю. Где-то после пяти дня в палату заглянула нагловатая рожа, внимательно осмотрела всех присутствующих и, глистом скользнув в щель между створками, цыкнула зубом и небрежно поинтересовалась в пространство:

— Слышь, эта, болезные! Эта седьмая палата?

— Седьмая внучок, седьмая. А ты кого ищешь? Или на посту тебе не сказали, кто в какой палате лежит?

— Да мне пох, чё там крыса клистирная в уши дует, дед! Я тебя спросил — ты ответил, и всё, нет базара! И не твой внучёк к тебе пришел! Усёк, дед?

Глистообразный грубо ответил деду Борису и уставился на меня:

— Сова-то ты будешь?

— Я.

— А…. Ну так ждут тебя на улице в машине. Уважаемые люди. Одевайся пацан шуро, клиф какой накинь. Поедешь в гости.

Я приподнялся на локте, медленно развернул фантик конфеты «Мишка на севере», дождавшись очередного приступа желудочных колик у дерзкого глиста и его раздраженного вопроса: «Чё примёрз, не въехал чё? Люди же тя ждут!» — спросил:

— Откинулся недавно? Через «малолетку»?

— И чё?

— За жалом своим следи, чё! Шестернул? Меня нашел? Ну и вали отсюда на хер, скажи уважаемым людям — я сейчас приду.

Глист хотел что-то сказать и сделать, явно нехорошее, но наткнулся на мой взгляд, споткнулся и проглотил готовые сорваться с его языка слова. Крутанулся на пятках и шумно вывалился в междверную щель.

Я поморщился, с силой вздымая себя в вертикальное положение — после уколов постоянно хотелось спать, натянул на себя спортивную курточку, которую через некоторое время будут называть «олимпийкой». Дед Борис кашлянул, привлекая к себе внимание. Я не оглянулся. Тогда он приглушил звук приёмника и выговорил мне в спину:

— Мать у тебя, сынок, приличная. И приятели твои ничего. А этот не из твоих. Стоит идти-то тебе к ним? Урка ведь чистый за тобой пришел, сынок. Я таких тыщами в своё время повидал!

Я оглянулся. Дед Борис прищурив левый глаз, смотрел на меня и руки у него на коленях лежали как-то необычно, не хватало в них чего-то по моему мнению. Автомата, скорее всего.

— Надо мне, дед Борис, надо. Дела у меня важные. С людьми уважаемыми.

— Ну, гм, иди, раз тебе надо. Уважаемые ишь! Ранее таких уважаемых мы сразу к стенке, и вся уважаемость с них лоскутками слезала тут же. Нас уважать начинали. А счас! Эх, нет на вас….

Не дожидаясь упоминания всуе отца народов и его верных соратников в произвольной очерёдности — дед Борис знал их просто невероятное количество — я вышел из палаты. Дед Борис человек хороший, но несёт его иногда очень здорово.

Азамат организовал свою встречу со мной довольно странно. Ни у него на квартире, ни в «шестёрке», что ждала меня на улице, ни в кафе, где он обычно пил чай по вечерам в подсобном помещении, мы с ним не встретились. Встретились мы за городом, на его даче, формата «домик садовый, увеличенный». Меня привезли, дверцу машины открыли, ткнули рукой в сторону калитки в заборе, обратно закрыли дверцу и сползли по креслу, демонстрируя намерение поспать. Точное прозвище у водителя Азамата — Немой. Проделал он всё вышесказанное без единого слова. Я тоже не раскрывал рта, лишь поздоровался с ним, садясь в машину. Кроме него, больше в салоне «шестёрки» никого не было. Глистообразный испарился сразу, как вышел из палаты.