Вернувшийся к рассвету

— Ольга пересчитывает. Врачи ей сказали, что курю слишком много. Теперь не более двух штук за час выкуриваю. Ладно, давай я тебе свое виденье сложившейся ситуации обрисую. Ты у меня на хорошем счету. Грамотный, умный, инициативный работник. Профессионал. Коммунист с многолетним стажем, имеешь боевые награды. Все твои операции проводились блестяще, результаты великолепные. Всегда четкое обоснование использования средств и людских ресурсов с анализом ситуации и характеристикой фигуранта. И вдруг ты поднимаешь непонятную возню вокруг рядового агента-внештатника, маловразумительной самодеятельностью занимаешься. Ну, хорошо, пусть не совсем рядового. Неплохого аналитика, я бы даже сказал талантливого. Да, и он, как ты говоришь, уникум, этот паранорм. И что? Это повод отправлять запросы, рыться в его прошлом, а прошлого-то всего шестнадцать лет, из них дай бог лет десять сознательного. Ты же приставил к нему «наружку», микрофонов и маячков навесил. Может он еще кого убил? Собирается? Его завербовали? Может быть, он бомбу у нас украл? Нет? Тогда объясни мне, Леша, какого черта целый отдел седьмого управления стоит на ушах из-за какого-то щенка? Почему мне задают неприятные вопросы о твоей излишне бурной деятельности? Давай, объясняй, я слушаю тебя.

— У меня нет устраивающего вас ответа, Сергей Леонидович.

— А что у тебя есть Леша?

— Ощущение. Интуиция. Вы ведь знаете меня, Сергей Леонидович, я вас ни разу не подводил. Этот мальчик….. Да какой он, к чертовой матери, мальчик! — полковник стукнул ладонью по серой папке — Старик это в теле мальчика! Крокодил седой! Волк! Матерый и жестокий. Для него жизнь человека горелой спички не стоит! Я это чувствую, я в этом уверен. И он к чему-то готовится и готовился. Всё это время, каждую минуту. Каждый шаг этого человека рассчитан, он семь лет непреклонно идет к своей цели, и я хочу узнать, что это за цель? Что он нам готовит?

— Тогда, может быть его изолировать? Например, в Балашихинском комплексе? Вот здесь он у тебя будет.

Генерал резко сжал пальцы в кулак.

— Нет. Это ничего не даст. Затаится, будет ждать. Десять лет, двадцать. Ждал семь лет, подождет и двадцать. Он ведь нас тобой, Леонидыч, переживет. Сейчас ему шестнадцать, через двадцать лет будет тридцать шесть. А сколько через двадцать лет будет нам?

— Тогда выведи его за штат. Думаю, это будет несложно. Он ведь обожает кататься на мотоцикле.

— Да, это не составит труда. Простое решение. Только он не против нас. Не за, но и не против.

— Уверен?

— Да, Сергей Леонидович. В этом я полностью уверен.

— Хорошо — генерал всё-таки закурил третью сигарету — под твою ответственность. Я доверяю твоему чутью, Леша, ведь недаром за глаза тебя зовут «Наш пограничный пес Алый». Знаешь об этом? — полковник кивнул — Значит знаешь. Поэтому продолжай его вести, но с урезанным штатом. Оставишь себе техгруппу и одну смену «наружки». Больше дать не могу, даже не проси — Деветьяров уже доложил самому. Все понятно? Работай.

«Есть упоение в бою, у мрачной бездны на краю….» или вот ещё «Сверканье молний гневных, что дух вздымают на свершенья, дающих неземные наслажденья».

Вы никогда подобного не испытывали? Я тоже ранее никогда у бездны на краю не стоял и в грозу по голому полю не шлялся. В бою же не до высокого штиля и анализа испытываемых чувств — обстановка не располагает. Да и не принимал я участия в огневых контактах — генералы в атаку не ходят, генералы посылают, в атаку. Но все описываемые классиками ощущения и намного больше было в том вулкане эмоций, что сейчас переполнял меня. Полковник сволочь, разумеется, редкостная, но я был ему благодарен. За свет в глазах моей любимой, за её легкую походку, счастливую улыбку, за выросшие за её спиной крылья. За её спокойное дыхание и изящную теплую ладошку, невесомо лежащую на моей груди. За моего ангела. Хрен с вами, Алексей Петрович, выдавлю из себя «спасибо» за «подвод субъекта к объекту разработки», чтоб вас на том свете определили на самую большую сковородку!

Я осторожно, чтобы не дай бог потревожить солнышко, выбрался из постели. Еле касаясь губами, нежно поцеловал розовую мочку уха, смуглое плечико, полюбовался волнующей все мое естество выскользнувшей из-под одеяла линией груди. Спи, любимая, вымотал я тебя. Спи, моя женщина, спи моя радость. Я люблю тебя.