Я выехал вперед, жестом попросив его следовать за мной. В воротах стояли три монахини в коричневых рясах. Та, с которой говорил Гилфорд, держала фонарь, и мерцающий огонек освещал ее морщинистое лицо. Она покачала головой, указывая вверх на восток, где небо из темно-синего переходило в черный цвет.
— Tomorgen,[17]
— сказала монахиня.Потом она увидела за его спиной вооруженных всадников и отступила к наполовину закрытым воротам.
Она была низенькой и пухлой, с бдительным и острым, как у сокола, взглядом.
— Ic wille hire cwethan nu, — в голосе капеллана звучала просьба.
— Похоже, он хочет, чтобы нас впустили сейчас, — сказал Эдо. — Она говорит нам вернуться утром.
Монахиня выглядела испуганной, Гилфорд оглянулся и увидел нас, он быстро поднял руки в успокаивающем жесте.
— Iceompreost; ichatte Gilfwold, — он достал из-под плаща деревянный крест. — Mesende Willelm Malet, scirgerefa on Eoferwic.
Последовало молчание, потом монахиня повторила:
— Willelm Malet?
Она повернулась к другой женщине, выше и моложе ее. Обе переговорили на своем языке, прежде, чем младшая исчезла где-то во дворе.
— Onbidath her, — сказала толстушка.
Она не отступала с дороги, но и не пыталась закрыть ворота, в чем я увидел хороший знак.
Гилфорд кивнул и выдохнул воздух, устало откинувшись в седле.
— Что теперь? — спросил я его.
— Сейчас, — сказал он, — Мы подождем и посмотрим, впустят ли нас.
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем молодая монахиня вернулась. Моя лошадь начала беспокоиться, перебирая ногами и встряхивая головой; я спешился и зажал уздечку под ее мордой, поглаживая потный бок.
Наконец, монахиня появилась. После обмена несколькими словами со старшей, ворота под скрип петель были полностью распахнуты, и мы медленно вошли внутрь.
— Ne, — сказала старшая, указывая на ножны у меня на поясе. Ее лицо было почти величественным. — Ge sceolon laefan eower sweord her.
— Вы должны оставить мечи здесь, — предупредил капеллан.
В любой другой ситуации я бы протестовал, потому что никуда не ходил без оружия, но я не мог нарушать покой этого места. По крайней мере, у нас оставались наши ножи, вполне пригодные не только для еды, но и для схватки.
Я кивнул рыцарям, расстегнул ремень и протянул ей, все они один за другим сделали то же самое. Я внимательно следил, как она несет оружие к сторожке. Вернувшись, она позвала войти нас всех, и женщины начали закрывать ворота, потом, взявшись за концы длинного деревянного бруса, они положили его на место. Хорошо это было или плохо, но мы были в монастыре.
Старшая монахиня уже шла вперед, махнув нам рукой следовать за ней по усыпанному гравием двору к зданиям монастыря. Там мы оставили наших лошадей вместе со щитами и пошли по широкой дорожке к церкви и длинному каменному дому, который я принял за дормиторий. Забор и внешний ров охватывали большое пространство, значительную часть которого занимал большой луг, куда сейчас согнали овец и коров. Слабый ветерок принес запах навоза. На берегу реки за южной стеной дома я увидел темный силуэт мельницы с крутящимся колесом.
— Как ты думаешь, она примет нас? — тихо спросил Эдо.
— Вот где полно баб, — сказал Радульф, глядя на монахинь, идущих в противоположном от нас направлении. — Молодых, если повезет.
Я остановился и повернулся к нему.
— А ты будешь помалкивать, — пообещал я, указывая пальцем в перчатке на его здоровый шнобель. — Ты меня понял? — он смотрел на меня с удивлением. Но я уже по горло был сыт его шуточками. — Это дом Господа нашего, — сказал я им всем. — Пока мы здесь, мы не выказываем ничего, кроме уважения.
Отстранившись, я заметил, что капеллан наблюдает за мной. Он не сказал ни слова, но прежде чем отвернуться, мне показалось, я заметил в его глазах проблеск одобрения, хотя мог и ошибиться.
Слова Радульфа заставили меня задуматься, допускается ли в Уилтуне принимать мужчин, или наше дело признали действительно важным? В некоторых монастырях порядки были намного строже; туда вообще не допускались люди из мира, кроме паломников, больных и священников, приходящих принять исповедь и служить мессу. Нам явно было оказано большое доверие, особенно учитывая, что мы были воинами и не принадлежали к их народу.
Последние лучи солнца освещали черепичную крышу собора. Вблизи он оказался еще более впечатляющим. Каждая из трех башен была высотой в два двухэтажных дома, даже неф поднимался на рост шести человек. Стекла в окнах были окрашены в красные, зеленые, синие и даже желтые цвета, причудливо складываясь в изображения святых и ангелов; я нигде не видел ничего подобного.
Гилфорд не заинтересовался ни одним из этих чудес, так что я спросил себя, уж не бывал ли он здесь раньше? Но если это так, значит ли это, что он тоже знаком с Эдгитой?