Верный меч (ЛП)

Я уже добрался до лазарета, когда услышал голоса. С бьющимся сердцем, я скорчился в углу за старыми корзинами. Круг света от фонаря падал на землю, и я затаил дыхание, боясь быть услышанным. Грубое бурчание циркатора разносилось по двору, он беседовал с монахом, голоса которого я не узнавал. Свет становился ярче, они приближались.

Мне надо было подождать, пока они не пройдут, и, скорее всего, они не заметили бы меня. Но я запаниковал. Решив, что сейчас меня обнаружат, и все будет потеряно, я решил бежать.

Почти сразу я услышал крики за спиной, циркатор желал узнать, что я так поздно делаю во дворе, но я не останавливался, пока не достиг старого дуба и не начал быстро взбираться по ветвям. Я слышал, как их ноги шуршат в траве, но уже прополз по одной из ветвей, перелез через стену, обдирая о камень ладони и колени, и упал вниз на другой стороне. А потом я побежал вниз по склону к берегу реки. Конечно, они пытались преследовать меня, но я был быстрым тринадцатилетним мальчишкой, которому было легко затеряться с темноте, и вскоре их крики затихли далеко позади. Добежав до леса, я рухнул на землю. Я истратил на побег все силы и к тому же был голоден, но я знал, что наконец сделал это; я знал, что никогда больше не вернусь обратно.

Через несколько дней я встретил Роберта де Коммина и встал на свой жизненный путь.

* * *

Эту историю знали всего несколько человек. Теперь из них всех в живых остались только Уэйс и Эдо. И даже теперь, после стольких лет, мне вдруг стало стыдно за то, что я оставил ту жизнь, хотя я не понимал, почему.

Издалека доносилось мычание скота: одному длинному печальному крику вторил другой, затем третий и четвертый, разносясь по всему монастырю. Я знал, что Бургинда стоит у меня за спиной, наблюдая с порога. Она пыталась остановить меня, когда увидела, что я надеваю плащ. Возможно, она решила, что я собираюсь навестить молодых монахинь — хотя, если бы мне приспичило, вряд ли она смогла задержать меня. Но я вышел совсем не за этим. Моя голова гудела от множества различных мыслей, они перепутались, словно нити десятков клубков, и я нуждался в одиночестве, чтобы привести их порядок.

Тем не менее, я не обижался на нее. В народе ходило бесчисленное количество историй о монахинях, взятых против воли мужчинами, которые возжелали их, прежде чем те приняли свои обеты. Часто такие люди приходили в монастырь, симулируя болезнь или другую беду, чтобы получить приют; иногда они приходили в одиночку, иногда их было несколько. Детали менялись от рассказа к рассказу, но все сводилось к одному: оказавшись в доме Божьем, злоумышленники не теряли времени даром и сразу направлялись к настоятельнице или туда, где монахини собирались вместе в это время дня, и так же быстро похищали свою жертву.

Поэтому я не сердился на опекавшую меня Бургинду, хотя и делал все возможное, чтобы не замечать ее. Однако, мои мысли не были обращены ни к одной из здешних монахинь, я эту ночь я думал только об Освинн. Меня беспокоило то, что я уже не видел ее лица, словно мои воспоминания о ней уже начали стираться.

Позади послышались громкие голоса. Оглянувшись через плечо, я увидел, как Уэйс пытается протиснуться мимо монахини, решительно вставшей у него на пути.

— Дай пройти, — говорил Уэйс, и даже со своего места я видел усталость в его глазах.

Я выпрямился и повернулся к двери. Бургинда взглянула на меня, потом снова на Уэйса, прежде чем неохотно отодвинуться в сторону и, без сомнения, решив, что с нами обоими она точно справиться не сможет.

— Я думал, ты спишь, — сказал я ему.

Я дождался, пока он и Эдо поднимутся наверх, прежде чем выйти наружу, и не ожидал увидеть никого из них до утра.

— Я вышел отлить, — сказал он. — А ты что здесь делаешь?

— Думаю, — ответил я и снова повернулся к монастырю и трем темным башням церкви, словно гигантские столбы подпирающим темный свод небес. — Я не ступал на землю монастыря с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Теперь мне кажется, что время повернуло вспять.

Уэйс ничего не ответил. Что из сказанного мной он понял?

— Мне было всего семь лет, когда дядя отдал меня монахам, — продолжал я. — Он был единственным, кто остался от моей семьи после смерти отца.

Конечно, я рассказывал все это Уэйсу и раньше, но это было давно, и я не знал, помнил ли он мою историю. Во всяком случае, он не прерывал меня.

— Наверное, это было самое лучшее, что он мог сделать для тебя, — сказал он наконец.

— Возможно, — согласился я. — Хотя я сам тогда так не думал.

— Уверен, что и потом тоже.

Я кивнул.

— Ты сам все знаешь.

— Почему ты вспомнил об этом сейчас?

— Я подумал, насколько наша жизнь не зависит от наших усилий. Смерть отца, и все, что случилось потом. То, что произошло в Дунхольме и привело нас сюда.

— Ну и что?

— Может быть, это просто случайность? — спросил я и не мог не услышать горечь в своем голосе. — Разве все это могло произойти по воле Божьей?

Он бросил мне предостерегающий взгляд.

— Мы должны верить, — сказал он. — В противном случае все будет вообще бессмысленно.