Верный муж

– Повезло этой тетехе, ты что, не понимаешь? Ничего в ней такого особенного, чтобы сразу и замуж! Да и за кого здесь выходить? Одна пьянь, бездельники, приспособленцы или бандиты. Радоваться надо, а не слезы лить! Будет девка в нормальных условиях. В нормальной стране. Не то что здесь!

Мать плакала:

– Ты не понимаешь! Господи, какая же ты…

– Какая? – взвивалась Лора.

– Черствая. Сухая. Бессердечная. И еще – глупая. Ведь я в нее всю душу вложила! Я и дед. А где была ты? Устраивала свою личную жизнь. Ладно бы устроила…

– Вот спасибо, мам, – кричала Лора, – за любовь и за поддержку! И еще за понимание!

– Никого у меня больше нет, – тихо повторяла мать, – никого. Сирота я теперь. Старая и больная сирота.

– А я? – удивлялась Лора. – Я же у тебя есть!

Мать грустно улыбалась:

– Ты, доченька, есть только у себя! И думаю, ты с этим вполне согласна.

«Никогда не перееду к ней! – думала Лора. – Даже после Катькиного отъезда. Сгнобит заживо, со свету сживет. Лучше уж в своем Теплом Стане в тридцати трех метрах. Но – на свободе».

Володька звонил ей ежедневно с дежурными вопросами – как дела, как здоровье? Чего-нибудь нужно? А заезжал раз в две недели. Именно – заезжал. Словно проведать больную и престарелую родственницу. Сидели часок на кухне, болтали за жизнь. Володька показывал фотографии любимых внуков. Поругивал зятя и дочерей и… строил дачу – детям необходим свежий воздух.

Кстати, младшая Володькина дочь, та, что встречалась с женатым, не будь дурой, родила от него мальчика.

От жены ее любовник толком не ушел – жил неделю в одной семье, неделю в другой. И все уже привыкли и почти не возмущались. И даже Володька мудро изрек:

– Что поделаешь, жизнь у каждого своя. И не всегда по общепринятому шаблону. Есть у пацанчика отец – и ладно. И эта дура счастлива… – И грустно добавил: – Вот как бывает!

Они с Лорой были как добрые и старые знакомые, привыкшие друг к другу за долгую жизнь – почти родственники. Хотя почему – почти? Они и были родственниками, знали друг друга до самого донышка. И еще – они были друзьями. Утешали друг друга, подбадривали, старались помочь – хотя бы советом или добрым словом. И в такие теперь редкие, короткие, просто гомеопатические, минуты их интимной жизни Лора однажды сказала:

– Ты единственный, кому я еще нужна.

А Володька, положив ей руку на грудь, тихо ответил:

– Ты – самое главное в моей жизни. – И добавил: – Прости меня, если сможешь.

– А семья? Дети, внуки? – спросила она.

– Это две параллельные прямые, Лорка. И они никогда не пересекаются. Тебе, как дочери математика, это должно быть известно.

– Мне это известно даже как приемщице из химчистки, – грустно усмехнулась она и, приподнявшись на локте, внимательно на него посмотрела и, улыбнувшись, сказала: – За что простить, господи? Ведь я была так с тобой счастлива! Всегда! И ни за что бы не променяла свою такую жизнь на какую-нибудь другую, более сытую и благополучную.

Володька заплакал, а Лора погладила его по голове – лысой, усталой и родной.

Ее сын. Ее брат. Ее любимый.

Она была рада ему и скучала, если не видела долго.

Но… если бы он исчез из ее жизни сейчас, жизнь бы ее особенно не изменилась, потому что в конце концов человек привыкает к своему одиночеству и к своей ненужности. И даже смиряется с этим.

После отъезда внучки Янина Васильевна совсем сдала. На улицу выходить не хотела, есть не хотела, телевизор смотрела без звука.

Однажды спросила:

– А почему ты ко мне не переезжаешь, Лора?

– Мам, а зачем? Мы же отвыкли друг от друга. Будем раздражаться, злобиться. Ругаться на пустом месте, нервы друг другу трепать. И потом… У меня же есть личная жизнь, в конце концов! И я, по-моему, имею на это право.

О дочери она узнавала от Янины Васильевны – Катька звонила бабушке каждую неделю. Лоре – никогда. Только передавала привет.

– У нее все хорошо? – осведомлялась Лора. – Ну, и слава богу!

Янина Васильевна умерла через полтора года после отъезда внучки. Катька приехала на похороны одна.

– А где муж? – спросила Лора.

– Работает, – ответила дочь и отвела глаза.

Спустя два дня после похорон Катька уехала. Позвонила Лоре и сказала:

– Сегодня улетаю. Через три часа.

– Как же так? – растерялась Лора. – Даже не попрощались! И не пообщались, не потрепались толком! Ничего ты про себя не рассказала!

– Слушай, – резко ответила дочь, – а тебе это вообще надо?

– Что – «это»? – не поняла Лора.

– Ну, пообщаться, потрепаться, обсудить.

– Какая ты… – обиделась Лора. – И что плохого я тебе сделала?

– Ты лучше вспомни про хорошее, – посоветовала Катя, – если получится. Телефон мой ты знаешь. Почту тоже. Если что – звони. – И она повесила трубку.

Через две недели Лора уволилась с работы и перебралась на Грузинку. Квартира была запущена – ничего не осталось от того уюта, который всегда создавала с такой любовью мать. Ничего, кроме старой мебели, ценность которой была теперь просто заоблачной.

Лора терялась в стометровых просторах – отвыкла. Как будто и не жила «как человек». И потолки казались слишком высокими, и окна слишком большими.

Приехал Володька и все оценил: